Третье поколение

— Возьми себя в руки! — говорила жена. — Человек, если захочет, может себя переделать. Ты вчера недосчи­тался двух рублей, которые я взяла туфли починить ребенку, и поднял крик. Ты кричал, что если холодно, ре­бенок может и дома посидеть! Ты, говоришь, стараешься, чтобы ребенку, когда он вырастет, было где жить, чтобы в случае беды ему было «чем спасаться», или как ты там еще говоришь... А пока суд да дело, ты уже сейчас пор­тишь жизнь этому ребенку, скаредничаешь...

«Все было бы хорошо, кабы не такая жена», — думал он, ничего не отвечая. Женщина продолжала говорить; муж, обернувшись, крикнул:

— Замолчи!

Девочка прижалась к матери. Приехали на свое поле. Отец взял дочку на руки и опустил ее наземь. Мать слезла с телеги. Девочка чувствовала, что отец, так же как и мать, ласково прижимает ее к себе. Все было не­понятно. Чувства ребенка не могли освободиться от мрака, в котором терялась всякая ясность. Девочка стояла между отцом и матерью. Как будто на две части нужно было разорваться детской душе.

Она достала из кармана свое желтое стеклышко и приложила его к глазу. Все кругом стало страшным. Мать склонилась к земле. Отец пошел за плугом. Слава отняла стекло от глаза, и мир стал снова ясным и ра­достным. Зеленел ельник, пахло поле, отливала багрян­цем осина. Девочка начала срывать пожелтевшие листья с куста шиповника.

Около полудня Михал Творицкий сказал жене:

— Зося, надо отдохнуть. Посиди с ребенком. Я в лес пойду — может, грибы попадутся.

— Так поздно грибы?

— Что ж такое, осень теплая.

Он пошел медленно, но чем ближе подходил к лесу, тем больше прибавлял шагу.

В последнее время у него совсем было прошли при­ступы тревоги, причина которой таилась в допросах сле­дователя. Ему всегда бывало не по себе после ссор с же­ной. А ссоры эти стали повторяться все чаще и чаще. Творицкий и сам не заметил, как прежнее его отноше­ние к семье, к ребенку превратилось в полную свою противоположность.

Сейчас, когда он шел к лесу, что-то влекло его по­смотреть, то место, где он нашел пачку новеньких трех­рублевок. В лесу было тихо. Протоптанная тропа еще не просохла от ночного тумана. Он прошел туда и об­ратно мимо смолистых стволов сосен. И вдруг новая мысль взволновала его: «Из банка украдено ведь не триста рублей, а больше. Говорят, десятки тысяч. А мо­жет быть, и сотни тысяч! Почему же здесь валялось всего триста рублей? Почему не больше? Прошло с тех пор много времени. Но ведь не слыхать, чтобы еще кто- нибудь нашел здесь деньги...» Его даже дрожь охватила при этой мысли. Он несколько раз прошел опушкой леса туда и обратно, а затем быстро зашагал на свое поле. «Скорее бы день прошел!»

Вечером Творицкий старался как можно спокойнее говорить с женой, сказал, что пойдет и принесет бревно, которое откуда-то пригнало водой к берегу. Бревно и в самом деле прибило водой.

— Тяжелое, не донесешь! — сказала жена.

— Тебе бы только спорить. Донесу.

Бревно он действительно принес и бросил среди двора, а сам прислонился к стене и задумался. Невда­леке перед глазами чернели неясные контуры. В той сто­роне к концу ночи должна взойти луна. Творицкий думал: «Это чернеет лесок Скуратовича». Стояла неру­шимая тишина. Где-то там торчит пень, оставшийся от Скуратовичевой груши. Развороченная лопатами земля уже размыта дождями. Кто ее раскопал? Он усмехнулся и проговорил про себя: «В первый раз я ее раскопал и снова загладил. Никто не знает и знать не будет. Однако я маленькую ямку выкопал. Я хорошо помнил место, а тот, видно, места не знал...» Последняя фраза логи­чески вытекала из предыдущих и кольнула его созна­ние. «Либо не знал места, либо забыл, если так землю ковырял. Хе-хе!» Он даже затрясся. Значит, вот это кто мог землю копать. А если так, то и убитым мог быть Седас. Даже наверное! Это он и есть! Творицкий долго разглядывал тучу над лесом. «А зачем надо было убивать Седаса? Кто его убил?» И снова все спуталось. Твориц­кий перевел глаза на лес и тихо рассмеялся: «Однако и поковырялся же он в земле! До седьмого пота тру­дился! Злился на весь свет и ушел несолоно хлебавши. Хе-хе!» Он испугался своего голоса: «Об этом не то что говорить — об этом и думать нельзя... Конец! Надо дер­жаться в стороне, иначе покоя не будет! Я в этом деле человек посторонний. Я никого не убивал и зла никому не делал!»

В нервном возбуждении он прошел к своему гумну, а затем назад, вдоль забора. Нога его поскользнулась на влажной земле и проехала вниз, в канавку. Это натолк­нуло его на новые мысли: такой же скользкой была земля на речном берегу, на спуске к воде, недалеко от того места, где сидел труп... Может быть, и там кто-нибудь несколько раз спускался и поднимался? «Может, они там прятали украденные деньги?» Предположение было наивное, но Творицкий долго не раздумывал. Мысли об­рывались, метались, путались.