– О, это стоило посмотреть.
– И не говорите! Красавец был. Хорда – во! На хорде – морда, а на морде – рострум. Все как полагается. С во-от такими усищами!
– И что это за чудище она вытащила из Яузы? – спросил Дима в бронетранспортере.
– Да осетра.
– Из Яузы?
– Ага. На мормышку, – усмехнулся Андрюша. Видимо, чувствовал, что все сделал правильно.
А я почувствовал, что сильно их люблю. И Димку, и академика, и Андрюшу, и даже вреднющую Ядвигу, которая по-своему тоже чем-то хороша, иначе чего б ее Шипицын терпел? Вообще всех пронзительно люблю. От тунгусов до папуасов. Всех. Белых, черных, желтых, краснокожих. Потому что в каждом человеке есть что-то невыразимо трогательное. Например, когда он потягивается в постели или кормит птиц. Мы лишь недавно начали понимать, что все друг другу нужны. И хотя еще не отучились друг друга убивать, уже знаем, что дело это скверное. Нам просто не хватило времени друг друга полюбить. В сущности, мы только-только выходим из дошкольного возраста. И что же? Сразу за воротами детсада видим жуткого бабая, который хочет спалить всех к чертовой бабушке. Вместе с песочницей и Марь Ивановной в придачу. Хорошенькое дельце… Мы так не играем! Потому и достали из коротких штанишек ядерную рогатку. Не помогло. Жаль. Дяденька уж больно крупный попался. Ну, да ладно. Будем суетиться, будем надеяться. В конце концов, брызнем врассыпную. Будем прятаться. Или ховаться. Кому как больше нравится. Мы мелкие, мы сумеем.
Фима с Димой переложили все текущие дела на заместителей, коих накопилось уже немало, а сами вновь заработали оракулами.
Задачка на этот раз выдалась посерьезнее. Если с астероидом можно было опираться хоть на какие-то цифры, то гипотетический, не родившийся еще протуберанец, сплошь состоял из величин неизвестных. Поэтому вместо величин приходилось оперировать диапазонами возможных значений.
– Да, Володя-царевич, – сказал Дима. – Это уж не службишка. И даже не служба. Нечто среднее между гаданием на кофейной гуще и поисками философского камня. С точностью до плюс-минус тридцать тысяч попугайчиков.
– Быть может, подключить Академию Наук?
Дима лениво зевнул.
– Угу. Без академии не справимся. Но больше всех Всеволод Игатьевич потребуется. Он же – главный страж нашего солнышка. Кстати, не помешало бы «горячую линию» к нему протянуть.
– Будет. Что еще?
– Да что ж еще? Как вы и предсказывали, будущее – за очень замкнутыми экологическими системами. А также за герметичными горными выработками. От того, насколько хорошо мы умеем копать, все теперь и зависит. Ворос жизни и смерти для всего неблагодарного чучеловечества.
– Не каркай! – вдруг взъярился Фима.
Он пребывал в нешуточной депрессии, которая норовила перерасти в агрессию.
Увы, причин для этого хватало. Самые грубые предварительные расчеты показывали, что средней силы протуберанец прожарит грунт на глубину никак не менее шестидесяти метров, и это делало непригодными для спасения людей не только возлюбленные землянки МЧС, но и все подвалы, подземные гаражи, старые бомбоубежища и даже значительные участки метро.
– Остаются рудники, – сказал я. – Опять же.
– Да. Только ума не приложу, как мы туда сто сорок шесть миллионов человек упрячем.
– Остальные семь миллиардов тоже бросать не годится.
– Ох, надо бы идти в Академию, – сказал Дима. – Ум хорошо, а два НИИ лучше.
– Бесполезно, – вздохнул Фима. – Допустим, каким-то чудом удастся спрятать под землю все население планеты. Но чем прокормить, пропоить и, так сказать, продышать миллиарды людей?
– Как чем? Искусственными экологическими системами.
– Эх ты! Швертбот «Оптимист»… Известна пока только одна полностью замкнутая система – сама матушка-биосфера Земли. А если она погибнет? Искусственные экосистемы всегда требуют определенной подпитки извне. Иначе они рано или поздно разваливаются. Разве тебе Люба не говорила?
– Говорила. Но что ж теперь, сесть на унитаз, закрыться ушами и дожидаться отключения воды? Какой тогда из меня швертбот?
– Я такое не предлагал.
– Тогда нужно подаваться либо в акакадемию, либо в твою спаси-синагогу. Что выбираешь?
– Пожалуй, Академию, – решил Фима. – Прости господи. К тебе мы еще успеем.
– Чего? В Сибирь? Избежать можно?
– Нельзя. Именно там начиналась вся российская наука о замкнутых экологических системах.
Делать было нечего, я согласился, но уже в самолете сказал:
– Странно. В Сибири всегда все заканчивалось, а не начиналось. Декабристы там, поляки, да Раскольниковы…
Любовь Егоровна вздохнула.
– Позволите вас просветить?
Лететь предстояло около четырех часов. Я кивнул.
– Только попроще.
Любовь Егоровна усмехнулась.
– Сложного ничего не будет. Только грустное. Давным-давно красноярский академик Леонид Васильевич Киренский предложил Сергею Павловичу Королеву создать систему жизнеобеспечения космонавтов для дальних перелетов. Королев тогда распоряжался огромными средствами. Он глянул на бумаги, проворчал что-то вроде «эк наворочено», но потом сказал:
– Впрочем, этим, – и кивнул в потолок, – так и надо. Сколько миллионов требуется?
– И что, дал? – спросил я.