Третьи дворы

Секс он по-прежнему себе не представлял. Его воображение охотно рисовало нежности и ласки, дальше же все было завешено черной пеленой. Как будто в детстве, когда он ходил с мамой в кино, и при поцелуе героев экран темнел, а следующая картина начиналась уже чем-то совершенно другим. Так и сейчас – стоило ему подумать, что вот Андре, например, сейчас до него дотрагивается… и экран начинал стремительно чернеть. Что там дальше – непонятно. И внутренне Иван признался сам себе, поежившись: нет. Он не готов пробовать. Он спасовал.

А Андре – вот ведь тонкий психолог! – как ни в чем не бывало, заговорил о постороннем.

– У нас самолет послезавтра, рано утром. Говард, администратор Дугласа, мне пообещал, что за завтрашний день все вопросы решит с твоей визой. И билет попробует взять тебе на тот же рейс, что и у меня. Если у него не получится – обменяем мой билет на рейс попозже…

… Твой отель будет на Манхэттене – я в нем сам останавливался пару раз, когда приезжал в Нью-Йорк из Лос-Анджелеса. Пару лет назад я приобрел себе собственное жилье, когда понял, что работать буду в Нью-Йорке, а не в Лос-Анджелесе. Ты ведь не был в Калифорнии, да? Если будет время, мы туда слетаем…

… Кстати, через пару недель начинается неделя моды, и я там участвую в нескольких показах – если Дуглас не будет против, тебе бы тоже хорошо на нее прилететь. Пофотографировать или просто посмотреть. Я у него спрошу завтра, кстати…

… В принципе, фотографировать показы достаточно легко: модели идут по одной прямой, с равной скоростью, и существует некая точка, где обычно стоят фотографы. Все модели делают там остановку на секунду, давая возможность сделать снимок. Главное, не пропустить эту паузу…

Парень все говорил, говорил, словно старательно наслаивал марлю на ранку: один слой, второй, третий, и вот уже потихоньку стирается воспоминание про расковыренную рану, про саднящее ощущение содранной кожи.

– Андре… – Иван окликнул его негромко, и тот замолчал на полуслове. И вдруг Иван увидел в глазах у парня панику. Спокойный размеренный голос и болтовня «ни о чем» скрывали самый настоящий ужас – такой взгляд Иван видел у подобранного им год назад на дороге котенка. У котенка были перебиты лапы, и уползти он не мог, поэтому затравленно смотрел на Ивана и мяукал, не зная, что сейчас с ним сделает этот огромный двуногий: то ли добьет окончательно, как били его до этого мальчишки, то ли спасет. Котенок не мог изменить свою судьбу, он был вынужден просто молча смотреть на приближающегося Ивана и ждать. Сейчас Андре смотрел на него именно так: не пытаясь убежать и обреченно ожидая пинка.

– Я тебя, кажется, люблю.

Андре резко выдохнул и отбросил салфетку.

– Ваня, пожалуйста, не надо говорить красивых слов. Я не люблю пафоса. Ты меня знаешь два дня, и я ни за что не поверю, что за два можно человека полюбить. Влюбиться, увлечься – да, сколько угодно. Но полюбить… на это нужны годы.

– Я верю в любовь с первого взгляда, – развел руками Иван, – я кучу раз ошибался, влюблялся, разочаровывался, снова влюблялся. Но никогда я не сомневался в своих чувствах. Может быть, тебе и нужны годы, чтобы полюбить. А мне достаточно ощутить, что человек мне дорог. Что я не хочу его потерять. Ты, конечно, думаешь, что я тороплю события, произношу пустые слова и вообще не уверен в самом себе. Да, ты прав, я не уверен. Но это не мешает мне понимать, что такого человека, как ты, я искал очень долго. Мне нравится с тобой смеяться, ругаться, молчать, думать о тебе, обниматься. Что это, если не любовь? А?

Андре неторопливо закурил сигарету, стряхнул пепел, заложил за ухо прядь волос. Казалось, он серьезно раздумывает над Ивановым монологом. Но молчание затянулось, и Иван понял: а ответа, наверное, не будет. И как он забыл, что открывание души нараспашку, выворачивание себя наизнанку и вырывание собственного сердца – вовсе не в американских традициях?

Ивана словно бы ударило под дых: все, что он сейчас наговорил – и про «смеяться», и про «обнимать» – было для Ивана волшебным только тогда, когда Андре под него подстраивался.

А что будет, если парень тоже будет самим собой? Американцем, которому чужды рефлексии и бесконечные копания в своих эмоциях? Он же замкнутый человек, с кучей своих проблем, на которые  Иван предпочитает не обращать внимания, думая только о себе. И говорит, что любит…

Нет. Не его Иван любит, а себя, которому с парнем  хорошо. Любит свое состояние эйфории. А каково ему, не задумывается. А сколько раз Андре пытался ему объяснить, что он боится экспериментировать со всеми этими «люблю»! Для Ивана это – просто попытка отношений с мужчиной. А для Андре – очередной крах всех его надежд. Пока они «просто дружат», это не крах. Но Иван упорно тянет и тянет его в сторону чего-то большего. И ему плевать, что Андре упирается, что он просит его этого не делать, что он сбивает в кровь коленки, тормозя этот Иванов эгоистичный локомотив. Это называется любовью? Серьезно?

Все это вдруг пронеслось в голове Ивана, словно бы Андре говорил вслух.

– Какой же я дурак, – тихо пробормотал Иван, – прости меня.