Третьи дворы

Иван очень боялся этого вечера. Иногда ему даже казалось, что само ожидание фиаско и есть та самая страшная казнь, которую только можно придумать. «Ожидание смерти страшнее самой смерти», – вертелось у него в голове, и он готов был согласиться даже на гильотину, лишь бы только убрать эту чушь из своей головы.

Иван забыл только об одном: Андре видел подобные метания и сомнения далеко не впервые, и все терзания, крупными буквами написанные на лбу мужчины, неожиданностью для него не стали.

Но он умел скрывать свои чувства, светловолосый мальчик Кай. Он умел улыбаться, когда ему было невыносимо больно. Он умел оптимистично болтать о погоде, хотя хотел разреветься и спрятаться под одеяло. И сейчас, без труда рассмотрев панику, он «забивал эфир» совершенной чепухой: предлагал спуститься поужинать в ресторанчик при отеле, спрашивал, успеют ли они завтра в Эрмитаж, переживал о том, что Иван очень устал… самое паршивое, что оба они все понимали. Иван понимал, почему не умолкает парень, и сходил с ума от злости на самого себя; а Андре понимал, что Иван злится на его болтовню, но поделать с собой ничего не может, и прервать ее не может тоже. Оба они играли роли на пределе собственных возможностей и нервов: Андре играл в беспечность, Иван – в недогадливость.

Когда зазвонил Иванов мобильный, терпение у обоих было на исходе.

– Мама! – выдохнул Иван и с облегчением проорал в трубку: – Мамочка, привет!

Андре откинулся на спинку дивана, вытянул ноги на столик и закрыл глаза.

«Как же я устал, – снова подумал он, с усилием удерживая на лице улыбку, – я устал, устал, устал… Зачем все это? Зачем мы друг друга мучаем? Если общение больше похоже на пытку, то кому оно нужно, черт возьми? Кому и зачем? Как теперь откатить обратно, свести все на дружеские посиделки? Зачем он силится меня любить, если у него не получается? Упрямство? Но ведь не-по-лу-ча…»

– Андре, послушай!

Парень испуганно открыл глаза и повернулся к оживленно вскочившему Ивану: он, кажется, что-то пропустил, задумавшись.

– Моя мама приезжает завтра утром в Петербург. Понимаешь, малыш, моя мама!

– Да, это отлично, я очень за тебя рад, – не понимая, как реагировать, Андре тоже изобразил оживление, цинично про себя отфиксировав, насколько вовремя приезжает родительница, спасая своего сына от вечеров наедине со страшным насильником-Андре.

– Я хочу Вас познакомить, – Иван схватил Андре в охапку и закружил по комнате.

– За… зачем? Поставь… брось меня обратно!  Ваня!

Иван, не обращая внимания на пыхтящего и цепляющегося за его шею Андре, вальсировал с ним по номеру, напевая на мотив какой-то песенки:

– Завтра, за-ааавтра, завтра! Моя мамочка познакомится с моим мальчиком! Мой мальчик понравится моей мамочке! За-ааавтра-завтра-за-аааавтра!

– Ваня!

– Ну что, что? – Иван остановился и, сияя, поудобнее перехватил висящего на нем парня, – Что?

– Может, твою маму надо сначала как-то… подготовить? И верни уже меня назад, я не люблю изображать медведя на березе…

– А мне нравится, когда ты изображаешь медведя, – Иван крутанулся еще разок и бережно опустил парня на диван, – ладно, ладно. Вот, кладу туда, откуда взял, все по-честному.

– Зачем тебе нас сразу знакомить? Может, ты все же… оставишь себе пути для отступления? – Андре усадил мужчину рядом с собой и прямо посмотрел в глаза, – может, будет лучше еще немного подумать?

– Мне не о чем думать. Я никогда еще и ни с кем так не хотел быть рядом, как с тобой. Я сдохну, если ты уйдешь. Понимаешь? Запомни, пожалуйста, а лучше даже запиши где-нибудь.

Андре вздохнул и откинулся на спинку дивана.

– Ну, что ж, значит, мне придется ждать, пока ты не уйдешь сам…

Иван  окинул его взглядом, примерился, рывком подтащил парня к себе. Усадил на колени, обнял обеими руками, прижал, выдохнул куда-то в ямочку между ключицами.

– Я сдохну без тебя. И хватит уже изображать Нострадамуса. У тебя плохо получается.

– А что же мне изображать? Медведя на березе? – хмыкнул Андре, потеревшись носом об Иванову макушку, – Ваня, эй, прекрати меня целовать! Если ты не остановишься, я не гарантирую тебе сладкого ночного сна, и твоей маме с утра придется очень долго ждать на вокзале непутевого сына. Перестань!

– Только ради мамы, – Иван поудобнее перехватил парня и опрокинулся вместе с ним на спину, – но имей в виду, вырваться от меня тебе все равно не удастся.

– Слушай, да ты извращенец, – пробормотал Андре, повозившись и устроившись в его руках, – вот же доставляет тебе удовольствие меня тискать, как любимую плюшевую игрушку…

Иван в ответ погладил ладонью его щеку и легонько коснулся губами щеки.

– Я просто тебя всего люблю, глупый. И люблю всего тебя ощущать рядом. Какой же я извращенец?

«Еще какой, – про себя ответил Андре, – еще какой ты извращенец, Ванечка. Только извращенцы способны так долго и изощренно пытать своих жертв…»

…и все–таки Андре настоял на том, чтобы Иван один встречал свою мать на вокзале.

– Дай человеку возможность прийти в себя и обнять сына, – уговаривал он нахмурившегося Ивана, – не наскакивай на нее с разбегу с новостями. Лучше встретимся потом, раз уж ты хочешь…