Третьи дворы

Андре держал его за руку, что-то говорил ему про разведение мостов, которое хотел бы увидеть, про Эрмитаж, в который, может быть, удастся все же в этот раз попасть – а Иван шагал рядом с ним и ощущал в себе глухую безысходность.  Чем сильнее он не хотел смотреть на этот город, тем настойчивее город пытался пролезть в его настоящее. Почему? Почему этот город так действовал на него? Словно бы он вдохнул отравленный воздух – и начал агонизировать…

Дуглас прислал за ними машину, и они нырнули в ее теплое, сухое нутро. Иван по привычке уже приобнял парня, прислонив к себе спиной – и поймал на себе взгляд водителя из зеркальца заднего вида: как же он забыл, что он вернулся домой?… здесь ему либо придется отвыкать от таких жестов, либо привыкать к таким вот, откровенно изучающим и осуждающим взглядам: водитель по голосу и манерам безошибочно распознал в Андре парня, и теперь откровенно кривился.

Они ехали по мокрому Пулковскому шоссе, и из-за дождя казалось, что впереди у них нет ничего – она только серая, хмурая взвесь. Справа и слева начали появляться призраки города – указатели, какие-то коробки складов, невзрачные дома, торговые центры, затерявшиеся посреди широких безлюдных пространств и бесцветных от дождя деревьев…

Андре замолчал, словно проникся общим настроением утра. Майский Санкт-Петербург был совсем не похож на Нью-Йоркский май – ни небом, ни температурой, ни выражением лиц прохожих…

Начались районы панельных домов, одинаковых, прямоугольных, словно бы насквозь промокших и унылых. Иван смотрел по сторонам – а сам почему-то думал о том, что, наверное, в этом и есть  самое главное счастье – жить где-то в уютном маленьком домике, со своим садом и калиточкой, растить детей, играть у крыльца с собакой, и знать, что завтра ничего не случится, что время будет идти неспешно и размеренно, дети вырастут, а сам ты постареешь, и со своей старенькой женой будешь неторопливо гулять по вечерам дорожками маленького, спокойного городка – под кленами, мимо мороженщика, мимо газетного магазинчика, булочной на углу… и не нужны никакие столицы, не нужна суета и огромность города, не нужны вот такие серые коробки среди асфальтовых дорожек под серым небом…

– А ты думал о каком-нибудь маленьком домике в маленьком городке? – вслух спросил Иван у парня, продолжая свой внутренний монолог.

– Конечно, – тут же ответил Андре, и Иван удивленно повернулся к нему, встретив спокойный дымчатый взгляд, – ты ведь про обычную жизнь, да? Домик, семья, собака…? Без перелетов, карьеры и беготни? – уточнил Андре, подбородком кивая на проносящиеся мимо пейзажи. Иван кивнул.

– Конечно, я думал об этом. И я хотел бы такого. Но не сейчас. Мы с тобой – я имею в виду, и ты, и я –  еще не наигрались в свободу и творчество. Хочется носиться по миру, узнавать новые страны и города, выражать себя как-то, заниматься какими-то новыми интересными проектами, тратить силы… да, наверное, вот правильное слово: пока хочется тратить себя. А когда придет пора накапливать – я хотел бы встретить старость в маленьком домике с лужайкой. Сидеть у камина. Тихо и долго беседовать вечерами, вспоминая прожитые впечатления. И еще я хотел бы маленькую ферму. Может быть, лошадку. Корову. Я умею доить корову, представляешь? И курочек еще. И выращивать на грядке салат. Да, наверное, так.

– Ты прав… Я именно об этом. Когда-нибудь будет и домик, и камин, и подрастающие внуки… ты хочешь детей? – необдуманно спросил Иван – и тут же пожалел об этом, увидев, как болезненно дернулся парень, – Извини.

– Все ОК, – ответил Андре, напряженно глядя в окно.

– Я дурак, – признался Иван, подсовывая ладонь под руку парня, лежащую на сумке.

– Да нет, все нормально. Я давно привык, что я для тебя девушка. Мы почти приехали – я узнаю типичный Петербург.

Иван тоже посмотрел в окно, и внутри него начал разрастаться странный комок – словно бы боль вспыхивала пополам с радостью. Он узнавал дома Московского проспекта, узнавал повороты улиц, узнавал вывески, и ему хотелось одновременно и рыдать, и смеяться. Это был его город… И теперь в этом городе он был не один.

  Вдоль спины продрал мороз: сможет ли он? Здесь, в Петербурге, ему будет еще сложнее, ведь все вокруг станут смотреть на него примерно так же, как сам он еще несколько дней назад смотрел на выходящего из отеля Алексея – с непониманием и изумлением. Помнится, он даже выдал нечто вроде «а ведь казался нормальным парнем»… теперь так будут говорить про него самого. Хватит ли у него смелости, чтобы выдержать?

В их театрально-киношной среде, разумеется, всегда было много геев. С ними совершенно нормально общались, но всегда – всегда! – хоть кто-то, да считал своим долгом отпустить вслед  какую-нибудь скользкую шуточку. Невинную, да, но неприятную. Пальцем не показывали – но между собой подшучивали.