Третьи дворы

После съемок Семен Сергеич подошел к Ивану, который поспешно собирал свои вещи, поглядывая на ждущего его Андре.

– Ваня… кхм. Тут, понимаешь, до меня дошли слухи… кхм… что ты опять собираешься…

– Да, все верно, – Иван ощутил себя невероятно неловко, словно обманул чьи-то ожидания в себе, или не оправдал доверие.

– Тут сам Дуглас за тебя хлопотал, кхм… ты мне вот что скажи… это правда?

– Что именно? – не понял Иван, распрямляясь.

– Ну, что ты вроде как с этой его собачкой теперь… увеселителем работаешь?

Иван побелел от злости.

– Кем-кем?

– Ты не бесись, не бесись, – Семен Сергеич подхватил мужчину под локоток и отвел в сторонку, –  просто сам знаешь… где-то кто-то видел, слышал… что вроде как ты с этой моделькой амуры закрутил… а тут она тебя в Америку за собой потащила, а теперь и обратно за тобой приволоклась… не, ты не подумай, мне все равно как-то, просто ты ж понимаешь, собаки лают, ветер носит… народец наш любит интервью давать, особенно, в качестве рекламы проектов, в которых сами снимаются – того и гляди, начнут интриги разводить про интернациональные романы на площадке…  ты смотри уж, поосторожнее…

– Что именно поосторожнее? – уточнил Иван, закипая.

– Да то! Что ты, как маленький! Если тебе нужна желтопресная реклама – ради бога! А не нужна – так и поостерегись, не светись особо в ее компании…

– Не «ее», а «его», – из-за Ивановой спины прозвучал низкий блюзовый голос, и Андре собственной персоной, без кепки и очков, появился рядом с мужчиной. Иван обернулся, удивленно вскинув брови, и Андре ему улыбнулся, – все в порядке, я поговорил с Дугласом. Он разрешил.

Семен Сергеич ошарашенно приоткрыл рот.

– Так это что… мужик, что ли? И по-русски понимает? Ух, ё… Миль пардон тогда. А я-то думаю, что это Дуглас так боится…

– Вы неверно думаете, Дугласу нечего бояться собственного сына, – Андре ослепительно улыбнулся, – просто он не любит выставлять напоказ особенности своей семейной жизни. Которые, в общем-то, никого не касаются, кроме его – и его супруги.

На СеменСергеича было жалко смотреть – если бы сейчас снималась последняя сцена из спектакля «Ревизор», он как нельзя лучше смог бы исполнить роль судьи Ляпкина-Тяпкина, «… с растопыренными руками, присевший почти до земли и сделавший движенье губами, как бы хотел посвистать или произнесть: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!» (Гоголь Н.В).

«Застыл голубчик наш, СеменСергеич, – подумалось Ивану,– застали его врасплох… А ведь это он сам, поди, и сливает всю эту информацию газетам да сплетникам, от него все это начало берет – а строит из себя невинность…»

– Так почему мне не светиться-то, СеменСергеич? – с каким-то тайным злорадством громко переспросил Иван, приобнимая за плечо рядом стоящего парня, – Я разве не взрослый человек, и не вправе сам распоряжаться своей личной жизнью?

– Ли…личной жизнью? – лицо второго режиссера стало немножко сероватым, и Иван даже пожалел о своей реплике – не случилось бы инфаркта у товарища, всю жизнь потом мучиться виной да раскаянием.

– Да что Вы, СеменСергеич, так разволновались-то, в самом деле. Не испорчу я Вам рейтинги, и рекламу не сорву своим американским вояжем, не переживайте…

– Наоборот, Дуглас считает полезным упомянуть, что у него в фильме снимается ведущая модель Джерматти, – ввернул Андре, наблюдающий за сценой немножко свысока: нет, не высокомерно, просто равнодушно и отстраненно, словно его все это не касалось совершенно.

Иван понял, что его царапает на протяжении всего этого разговора: резкий диссонанс. Как «вклейка» в видео: идет ровная черно-белая история, допустим, про колхоз пятидесятых: Доронина, Самойлов, Федосова. И вдруг – резко, без предупреждения и перехода – цветные кадры из «Аватара», с полетом на Турук  Макто. И – снова деревня, коровы, пасторальные картины… Андре словно стал для него этой «вклейкой» в его черно-белую жизнь. Раньше, во времени «ДО Андре», подобный разговор был бы для него нормален и обычен: пошептаться в уголке, перекинуться парой сплетен, хохотнуть, обсудить парочку коллег, принять совет «не светиться», поблагодарить за участие, и так далее, и тому подобное. А теперь… обычные шутки не получались, легкая трепотня не выходила, разговор по душам не клеился, и вообще, все это как будто был уже другой мир. Чужой. И даже оскорбительный.

Передернув плечами, Иван помахал молчащему СеменСергеичу рукой, и потянул Андре к выходу. Тот без сомнений пошел за ним, словно в старой психологической игре про доверие: Андре выбрал для себя «доверять», и больше уже не сомневался, куда он идет и зачем. К выходу – так к выходу. Он просто шел, держа мужчину за руку, и эта рука для Ивана значила больше, чем все сказанные ему в жизни слова поддержки, вместе взятые.

Садясь в такси, они услышали вслед негромкий свист и смешки: актерская братия, снимающаяся в сериале, выйдя из павильона, остановилась покурить и потрепаться на ступеньках, как всегда; и теперь актерам действительно было, что обсудить.

2.