Третья Арена

Мы долго стоим так, обнимая друг друга и плача. Это похоже на то, что мы никогда не хотим отпускать. “Вы оба так выросли”, наконец говорит папа, отстраняясь, чтобы посмотреть на нас. Он оглядывает Бри с ног до головы. “Одиннадцать лет”, говорит он, качая головой, как будто не веря своим ушам. Когда он видел ее в последний раз, ей было семь лет. Затем он смотрит на меня. “ Семнадцать. Я киваю. Жаль, что он не видел нас тогда, когда мы были в Форт-Нойсе. Тогда мы были здоровы, наши мышцы окрепли, наши волосы и тела были чистыми. Он мог бы воочию убедиться, как хорошо я заботился о Бри. Вместо этого она больше похожа на паршивую кошку. “Ты тоже изменился”, говорю я. Он грустно смеется и указывает на свои седые волосы. “Я выгляжу старше”. Прошло четыре года с тех пор, как мы виделись в последний раз, но папа, кажется, постарел намного больше. Стресс войны наложил на него свой отпечаток. Он протягивает руку, чтобы нежно убрать прядь волос с моего лица. “Я не думал, что когда-нибудь снова увижу тебя, Брук”, говорит он. “Но я никогда не терял надежды. Я думал о вас, о вас обоих, каждый божий день.” Слезы затуманивают мое зрение. “Как давно здесь находится лагерь?” Я спрашиваю. “Это твое? Это ты его построил?” Я знаю, что это звучит как нетерпеливый ребенок, но я хочу знать все, что произошло с ним за последние четыре с половиной года. Как он дезертировал из армии и создал это место. Но папа прикладывает палец к губам, чтобы успокоить меня, и улыбается. “Мы можем поговорить обо всем позже. Но сначала, я думаю, тебе следует съездить в больницу на обследование.” Он смотрит на металлический ошейник на моей шее, из-за которого у меня появились язвы и сыпь. Бри вкладывает свою руку в его и крепко сжимает. “Ты пойдешь с нами?” спрашивает она. “Конечно”, любезно говорит он, улыбаясь ей сверху вниз. Находясь в медицинском отделении, я наконец-то снял с шеи металлический ошейник. Такое чувство, что с моих плеч свалился огромный груз. Доктор дает мне мазь, чтобы помочь ранам зажить. “Можем ли мы увидеть наших друзей?” - спрашиваю я доктора, делая еще один глоток раствора сахара и соленой воды, который она мне дала. “Пожалуйста”, добавляет Бри. Доктор смотрит на папу, ожидая его одобрения. Я не могу не раздуваться от гордости, видя, как все смотрят на него снизу вверх. Он явно пользуется большим уважением. Папа кивает, и доктор ведет нас через палату туда, где спит Чарли, а Пенелопа сидит на краю его кровати. “Это Чарли”, с гордостью говорит Бри папе. “Брук спасла его с арены. А это Пенелопа.” Она гладит чихуахуа за ухом. Несмотря на испытания, через которые мы прошли, Пенелопа выглядит хорошо. Если бы не ее отсутствующий глаз, она выглядела бы образцом идеального здоровья. “У вас здесь есть домашние животные, не так ли?” спрашивает Бри у папы, широко раскрыв глаза. “Конечно”, отвечает он “Фух”, говорит она, явно испытывая облегчение от того, что нам не придется бороться, чтобы удержать Пенелопу, как мы это сделали с Коммандером в Форт-Нойсе. Чарли что-то бормочет и открывает глаза. Как только он видит Бри, он расплывается в широкой улыбке. Бри крепко обнимает его, и Пенелопа прижимается к нему. Они втроем остаются в таком состоянии долгое, долгое время. “Это было прикосновение и уход”, сообщает мне доктор. “Его обезвоживание было настолько сильным, что у него случился припадок”. Я прижимаю руку ко рту, встревоженная мыслью о бедном, милом Чарли фитинге. “С ним все будет в порядке?” Я спрашиваю. Доктор кивает. “У него был тот же жидкий раствор, что и у вас с Бри. Он идет на поправку.” Я так рада узнать, что с Чарли все будет в порядке. Я не знаю, что бы Бри делала без него. На соседней кровати лежит Бен. Его обычно бледная кожа сильно обгорела на солнце, что придало ему очень болезненный красный цвет. Части его кожи были перевязаны, чтобы предотвратить заражение волдырей. ” Бен, “ говорю я, беря его за руку. ”Это мой отец, Лоуренс". Мой отец никогда бы не пожал кому-то руку. Вместо этого он отдает честь Бену. “Бен тоже жил на горе Катскиллс”, говорю я папе. “Он помог мне спасти Бри от охотников за рабами”. Несмотря на его загар, я вижу, как Бен краснеет. “Только потому, что Брук помогла спасти меня с Первой Арены”, застенчиво говорит он. Я вижу, как поднимаются брови моего отца. Обычно он не из тех, кто проявляет внешние эмоции, но я практически вижу вопросы в его глазах, спрашивающие меня, как именно мы сбежали с арены. Я почти взволнован перспективой рассказать ему, что мы не просто сбежали, но что я убил трех их самых ценных бойцов, а затем убил их лидера, и все это время змеиный яд циркулировал в моей крови. “Я с нетерпением жду возможности познакомиться с тобой, Бен”, говорит папа. “Вы тоже, сэр”, отвечает Бен, выглядя таким же неловким, как мальчик, встречающий родителей своей выпускной. Затем он переводит взгляд на меня. “Ты сделала это, Брук”, шепчет он, крепко сжимая мою руку в своей. Я вижу слезы, блестящие в уголках его мягких голубых глаз. “Я всегда верил в тебя”. Я сжимаю его руку в ответ, переполненная эмоциями. Затем я веду своего отца к кровати Райана. Только сейчас, в этой чистой больничной обстановке, я понимаю, каким растрепанным стал Райан с тех пор, как мы покинули Форт-Нойкс. Его волосы немного отросли, смягчая его внешний вид. Обычно он был бы из тех чисто выбритых, коротко подстриженных парней, которых мой отец сразу же зауважал бы. Но со своей неопрятной внешностью он выглядит гораздо более по-мальчишески. Его рука на перевязи, его вывихнутое плечо было травмировано еще больше из-за того, что он выдерживал вес Молли и был вынужден нести Джека. “Где Джек?” спрашиваю я, ожидая увидеть его спящим на краю кровати, как Пенелопа спала с Чарли. Райан печально смотрит на меня. “У него ничего не получилось”, говорит он. Бри всхлипывает. Горе захлестывает меня. Джек был надежным союзником, сражаясь бок о бок с нами с самого первого дня. Он даже спас нам жизни в туннелях в Толедо. Потерять его сейчас кажется таким несправедливым. “Мне так жаль”, говорю я Райану, сжимая его здоровую руку. Он кивает, но я могу сказать, что он не готов говорить об этом. Джек был его лучшим другом. Когда вокруг него умирали другие, у Райана всегда был Джек. Чтобы залечить эту потерю, потребуется много времени. “Где Молли?” говорю я, понимая, что кровать рядом с кроватью Райана пуста. Но прежде чем у него появляется шанс ответить, я поднимаю глаза и вижу копну рыжих волос, выглядывающую из-за щели в занавеске вокруг кровати, расположенной в нескольких шагах от того места, где мы стоим. Я раздумываю, стоит ли снова встречаться с Молли. Из-за нее Стефан и Зик остались в Мемфисе. Если бы Молли не солгала, возможно, я бы смог их спасти. Но, несмотря на чувство гнева внутри меня, я рад, что она здесь. Молли пришлось хуже, чем любому из нас там, в пустыне. В конце концов, она мой друг, и как бы я ни был разочарован решением, которое она приняла в Мемфисе, я все равно люблю ее. Я готовлюсь к зрелищу, которое меня ожидает, прекрасно зная, что ее нога будет ампутирована из-за укуса, который она получила от зараженных диких собак. Но когда я подхожу к ее кровати, доктор быстро подбегает и мешает мне продолжить. “Брук, может быть, пришло время для другого физиологического раствора”, говорит она. “Через минуту”, отвечаю я, пытаясь пройти мимо нее. “Сначала мне нужно увидеть Молли”. Доктор становится все более настойчивым. “Я действительно думаю, что сейчас тебе стоит выпить еще. Пожалуйста, сюда.” Бри может сказать, что что-то случилось. Она проскальзывает мимо доктора быстро, как молния, и отдергивает занавеску, окружающую Молли. Когда я смотрю через плечо доктора, я вижу, как Бри внезапно останавливается и ахает. Бри, говорю я, чувствуя, как мое сердце начинает бешено колотиться. "что это?" Доктор, наконец, опускает руки и громко вздыхает. “Твой друг не выжил”, говорит она мне. Эти слова поразили меня, как удар под дых. «что?» кричу я, проносясь мимо нее. Мой желудок сжимается, когда я ковыляю к кровати Молли. Она накрыта белой простыней, а ее кожа такая бледная, что делает ее рыжие волосы еще более ярко-рыжими. Она выглядит умиротворенной в смерти так, как никогда не выглядела при жизни. Как будто ее борьба наконец-то закончилась. "Укус на ее ноге был слишком заражен”, объясняет доктор, подходя ко мне. “Даже ампутация не смогла бы спасти ее. Мы дали ей обезболивающее, а потом она ускользнула. Я не хотел, чтобы вы знали, на случай, если это вызовет слишком сильный шок для вашего организма. Мне очень жаль.” Мы с Бри стоим бок о бок, глядя на безжизненное тело Молли. Папа хватает меня за плечо. “Мне так жаль”, говорит он. “Мы устроим ей достойные похороны”. Бри наклоняется и целует Молли в холодную щеку. “Пошли”, говорит папа, мягко уводя нас от Молли. “Я думаю, что пришло время идти домой”. Дом. Это слово эхом отдается в моей голове, чувствуя себя нереальным для меня. Я с трудом могу поверить, что у нас снова есть дом. Настоящий дом. Что впервые за четыре года мы снова станем семьей. Папа выводит нас из больницы и ведет через территорию комплекса. Все, мимо кого мы проходим, отдают ему честь. Его так уважают, и меня переполняет гордость за то, что я его дочь. “Так вы жили в горном домике?” спрашивает папа, пока мы идем. “Да”, говорю я. “Бри и я. Саша тоже. Она была убита охотниками за рабами.” Он выглядит подавленным. “Я и не думал искать тебя там”, говорит он. “Что вы имеете в виду?” говорю я, нахмурившись. “Я вернулся за тобой”, говорит он. В моем животе появляется пустота. Я заставил нас уйти из дома. Я сказала маме, что больше нет смысла его ждать, что он ушел от нас навсегда. Я был неправ. “Это была моя вина, что мы ушли”, заикаюсь я. “Я думал, ты никогда не вернешься за нами”. Папа сжимает мое плечо. “Ты поступила правильно, Брук”, говорит он мне. “Когда я вернулся, это место было разбомблено. Вся улица. Если бы ты остался, ты бы умер.” Его голос становится тише. “Я подумал, что, может быть, у тебя есть.”Я качаю головой. “Мы все это время были в горах. В течение четырех лет. Мы уехали всего шесть или семь месяцев назад.” “Я впечатлен тем, как хорошо вы справились”, говорит он. Я пожимаю плечами. “У меня не было особого выбора”. Папа замолкает. Я не хотела, чтобы это замечание прозвучало резко, но мой гнев из-за того, что он бросил нас, очевиден в моем тоне. “Вот и дом”, говорит папа, указывая на кирпичное бунгало. “Давайте зайдем внутрь. Ты можешь помыться, пока я приготовлю что-нибудь поесть.” Я поднимаю бровь. “Ты готовишь?” Это звучит так по-домашнему. Так не похоже на моего отца. “Плохо”, отвечает он. “Но да, я готовлю”. Он открывает дверь в бунгало, и мы все заходим внутрь. Когда мы вошли в дом Нины в Форт-Нойксе, я была ошеломлена самыми маленькими вещами - настоящей подушкой и одеялом, комодом, чистой одеждой. Но войти в папин дом еще более сюрреалистично. Это выглядит как совершенно обычный дом, похожий на те, что существовали до того, как война разнесла их вдребезги. Он показывает нам гостиную, ванную, спальни, каждая из которых меблирована и украшена. “Я не могу поверить в это место”, - говорю я, пораженный тем фактом, что это действительно станет нашим домом, что мы сможем жить в этом месте вместе, как семья. Мы следуем за папой на кухню. “Вы, девочки, любите хлеб?” спрашивает он. “Джем?” “Я люблю джем!” восклицает Бри. “Однажды Брук нашла дом в горах, полный провизии. Она принесла мне банку варенья. Это было восхитительно.” Папа улыбается. Кажется, он гордится мной, моей находчивостью и тем, как я заботился о своей сестре. Это лучшее чувство в мире. Мы садимся и набрасываемся на бутерброды с джемом, рассказывая истории о том, как мне удалось получить сок с дерева, как я проехал на его старом мотоцикле с коляской вниз по склону горы со скоростью 100 миль в час, не разбившись, и как я охотился на оленя. Но чем больше мы говорим, тем труднее мне становится игнорировать темную тучу, нависшую над нами. Невысказанные слова, кажется, разрастаются вокруг нас, давят на нас. Никто из нас не хочет говорить об этом, чтобы сорвать струпья с этой старой раны. Но я ничего не могу с собой поделать. Мне нужны ответы. Мне нужно знать, почему он бросил нас много лет назад. “Почему ты оставил нас, папа?” наконец выпаливаю я. Бри напрягается, сразу чувствуя себя неловко. Папа долго, очень долго сидит молча, сцепив руки на столе. Он выглядит намного старше, чем я помню. Мало того, что его лицо стало более морщинистым, а волосы совершенно седыми, но в его осанке появилась сутулость, которой никогда не было, когда я был моложе. Это уязвимость, которую он когда-то никогда бы не позволил мне увидеть. Мне едва исполнилось четырнадцать, продолжаю я. “Бри было семь. Как ты мог вот так бросить нас? Почему ты предпочел войну нам?” Папа не смотрит на меня, когда наконец заговаривает. “Это сложно, Брук. Я знаю, ты думаешь, что я выбрал войну, но это не так. Я выбрал вас двоих, я всегда так делал. Я решил дать тебе будущее, а это означало оставить тебя в настоящем и сражаться на войне.” “Но это еще даже не началось”, парирую я, от гнева мой голос становится громче. “Ты сам вызвался. Ты ушел раньше, чем тебе это было нужно.” “Я должен был занять наилучшую стратегическую позицию”, говорит он, тяжело вздыхая. “Я и не жду, что ты поймешь. Но знайте, что я сожалею о той боли, которую причинил вам двоим... “И мама,” перебиваю я. “Или ты забыл о том, как дал ей пощечину ночью перед отъездом?” Он пристыженно отводит взгляд. “Я не забыл. И я сожалел об этом каждый прошедший день.” “Ты знаешь, что она ждала тебя”, говорю я, и я слышу горечь в своем голосе. Даже после грибовидного облака. Она сказала, что мы не можем уйти, на случай, если ты вернешься. Ты ударил ее, и она все равно умерла за тебя.” Бри начинает тихо плакать рядом со мной. Я знаю, она хочет, чтобы я остановился, но я ничего не могу с собой поделать. Вся ярость и гнев, которые я испытывал за последние несколько лет, выплескиваются из меня. Нет никаких извинений, которые папа мог бы принести, чтобы искупить смерть нашей мамы или компенсировать тот факт, что мне пришлось оставить ее на верную смерть и присматривать за Бри в одиночку. Из-за него мне пришлось повзрослеть за одну ночь, принимать взрослые решения и жить с последствиями. Я был всего лишь ребенком, и его действия лишили меня детства. “Я пойму, если ты никогда не простишь меня”, говорит папа. “Но я должен был быть в самой гуще событий, чтобы бороться с ними изнутри”. Я делаю паузу и хмурюсь. Я в замешательстве, не в состоянии понять, что он говорит. “Что ты имеешь в виду, ”борясь с этим изнутри"?" Я говорю. “Комплекс”, объясняет он. “То, что мы здесь делаем. Мы создаем армию. Сопротивление обеим сторонам войны. Мы работаем над тем, чтобы разрушить систему изнутри. Это долгий и медленный процесс. Как только мы станем достаточно сильными, мы возьмем под контроль все города, уничтожим все арены и предадим охотников за рабами правосудию. Но сначала нам нужно объединить все другие очаги сопротивления по всей стране. Мы пытались связаться со всеми другими группами сопротивления, о которых нам известно. Только когда мы вместе, мы можем сражаться и побеждать”. Мое сердце начинает колотиться. Радиограмма в Форт-Нойкс. Это был ты?” Он кивает. “Мы устанавливаем контакт со всеми возможными базами. Резисторы есть по всей стране. Мы создали соединения, потому что знали, что война будет означать взаимное гарантированное уничтожение. Мы знали, что это был наш единственный шанс восстановить цивилизацию, когда все это закончится”. Мой разум переполнен эмоциями. “Ты имеешь в виду, ты ушел… ты пошел добровольцем в армию, потому что...” ”Потому что это было неизбежно, и я знал, что это невозможно остановить", сурово говорит он. “Потому что я знал, что единственный способ выжить для человеческой расы это убедиться, что люди все еще живы после того, как все это закончится. И теперь мы почти готовы вернуть себе страну”. Я не могу в это поверить. Это действительно мечта, ставшая явью. Все, чего я хотел с тех пор, как встретил Трикси в лесу, это создать безопасный мир для всех; мир, свободный от охотников за рабами и сумасшедших. Мир, свободный от арен. “Когда это произойдет?” говорю я, ударяя кулаками по столу. “Когда вы возвращаете себе страну?” Папа смотрит на меня. “Это стратегическая военная операция, Брук. Я не могу открыть тебе это”. “Я хочу помочь”, говорю я решительно. “Я рад это слышать. Здесь есть чем заняться и... “Нет”, говорю я, прерывая его. “Я хочу драться”. “Брук”, - начинает он. “Я пережил две арены, папа”, говорю я. “Теперь я боец, боец, которым ты всегда хотел меня видеть. Я могу это сделать. Чего бы это ни стоило, чтобы добиться справедливости, я хочу это сделать”. Он нерешительно смотрит на меня. Но он может сказать, что я не отступлю. Я не четырнадцатилетняя девочка, которую он бросил много лет назад. Теперь я молодая женщина, которая может постоять за себя, которая усвоила все уроки, которые он мне преподал, и использовала их снова, снова и снова, чтобы выжить. Я сильнее, чем он когда-либо считал возможным. “Ну, хорошо”, говорит он, наконец. “Если ты действительно хочешь драться, я не буду тебя останавливать. Нам нужна вся помощь, которую мы можем получить”. Хорошо, говорю я, вставая. “Куда ты идешь?” спрашивает папа. “Чтобы присоединиться к остальным солдатам”, говорю я. “Скоро состоится встреча, не так ли?” Я поднимаю бровь. Папа смотрит на меня с недоверием, но не бросает мне вызов. Вместо этого он встает из-за стола. “Показывай дорогу, Мур”.