Третья дама

— Ну конечно, он мог придумать какой-нибудь способ вроде вашего. Мог, к примеру, сходить в её бывшую квартиру и узнать там её новый адрес, или навести справки через квартирное бюро, или встретиться с кем-нибудь из её старых друзей, которые объяснили ему, где она теперь живёт. — Сасаки не столько хотел высказать своё мнение, сколько подстегнуть Эду к дальнейшим рассуждениям.

— Вы правы. Я тогда решил — пятьдесят на пятьдесят, что он как-то контактировал с ней, поэтому я быстренько сделал ещё один звонок.

— Кому?

— Я позвонил костюмерше из театра «Журден», некой молодой особе по фамилии Саэки. Юко сказала, что они были подружками в школе. Я позвонил в театр и спросил, не знает ли там кто-нибудь нового адреса вдовы Кумэ. Тогда меня соединили с этой женщиной, которая со всей учтивостью выдала нужные мне сведения. Голосок у неё был нежный и мелодичный — прямо заслушаешься! Я сразу понял, что она, должно быть, красотка.

— То есть вы хотите сказать, что звонили этой женщине дважды?

— Да. Я спросил, не звонил ли ей, кроме меня, ещё какой-нибудь мужчина, который интересовался бы адресом Юко Кумэ.

— И что она сказала?

— Как вы думаете, что она сказала? Она сказала «да», звонил ещё какой-то мужчина. Это было в пятницу четвёртого марта, около девяти вечера. Потом она принялась долго и подробно объяснять, почему так хорошо запомнила эту дату и это время.

По голосу Саэки поначалу приняла его за человека средних лет, раскованного и вместе с тем учтивого. Но когда она спросила его, приходится ли он Кумэ другом, он засуетился и поспешил сообщить, что они были друзьями, но он долго жил за границей и только недавно узнал о смерти Кумэ, после чего сразу же повесил трубку. И вот когда он так засмущался, то, по её словам, сам того не замечая, сбивался на кюсюйский акцент.

— Стало быть, на этот раз акцент был кюсюйский, — заключил Сасаки, поглаживая свой двойной подбородок.

— Кюсюйский выговор очень похож на кансайский. Тому, кто обладает определённым талантом, совсем нетрудно одурачить несведущего человека по части акцента. Важно здесь как раз то, что всё это произошло вечером четвёртого марта.

— По-моему, в ночь убийства Мидори её сестра Аканэ что-то говорила об этом?

— Да. Она сказала, что ближе к вечеру четвёртого марта видела, как сестра шла по тропинке к дому своей ученицы, и окликнула её с проезжей части. Аканэ ещё заметила тогда, что за её сестрой следовал незнакомый мужчина в очках.

— Вот! То-то и оно.

— И даже более того. В середине дня пятого марта Юко Кумэ обнаружила у себя на пороге подброшенный кем-то журнал. И в тот же день около трёх в отель «Эмеральд вью» позвонил некто, интересовавшийся, когда Мидори будет играть на фортепьяно в следующий раз. Управляющий отеля подтвердил, что такой звонок имел место.

— Понятно. Из того, что вы говорите, становится очевидным, что с десятого по двенадцатое января включительно и позже, четвёртого и пятого марта, какой-то мужчина средних лет или, может быть, двое мужчин крутились вокруг Мидори и Юко, пытаясь что-то вынюхать.

— Я полагаю, оба раза это был один и тот же человек.

— Да. Допустим, он убил Мидори, но как Юко вписывается в эту картину?

— У меня есть предчувствие, что этот человек-невидимка предпримет новую попытку приблизиться к Юко.

— А зачем ему это?

— Пока не знаю. Поначалу я думал, что Юко попросила его убить Мидори. Но тогда зачем ему было расспрашивать у Умэдзаки о Мидори и Юко?

— Верно. А может, он хочет и Юко убить?

Это довольно беспочвенное предположение всё же встревожило Эду.

— Но какой у него мотив убивать обеих женщин? Нет, я не удивлюсь, если этот таинственный невидимка предпримет ещё одну попытку приблизиться к Юко, но я не думаю, что он попытается убить её.

— А может, он в неё влюблён? — усмехнувшись, предположил Сасаки и встал.

В этой французской гостиной, где лишь отдалённо слышался шум бушевавшей бури, он внимал тихому, страстному голосу Фумико, когда она говорила: «А мне уже кажется, что вы стали частью меня, и надеюсь, вы испытываете те же чувства по отношению ко мне».

«Разумеется, это так и есть».

«Спасибо. И нам вовсе не обязательно говорить о том, чем мы поделились этим вечером, но как будет здорово, если это поможет каждому из нас заглянуть в лицо своему будущему». Что тогда имела в виду Фумико? Обещала ли она таким способом не рассказывать ни одной живой душе об их негласном сговоре? Дайго пытался сообразить, сможет ли он найти доказательства тому, что Юко и есть на самом деле его Фумико. Сможет ли он сделать это, если она так и не ответит на поданный им знак и если он не нарушит их обоюдного обета? А вдруг она уже в тот памятный вечер решила, что каждый из них осуществит свою часть их общего мрачного плана? Но что же, помимо этого, ещё связывает их? Удалось бы ему убедить её встретиться снова, быть может, в каком-нибудь людном затемнённом ресторанчике?