Третья древняя, или И один в поле…

— Я рассказала Глебке, что поступила вопреки его совету и пришла обо всём рассказать вам, — сообщила «Марта».

— А ты что же, Глеб, раньше не знал об этом? — спросил он.

— Ты знаешь — нет. Эльвира рассказала мне два или три дня назад. — Дубровин и «Марта» переглянулись.

— И как ты к этому ко всему относишься?

— А никак. — Дубровин избегал смотреть ему в глаза и бубнил себе под нос: — Что было, то прошло. Зачем ворошить прошлое? Так о чём ты хотел спросить меня?

— Выяснить один только вопрос: я выездной?

— В каком смысле?

— Ну не в том смысле, чтобы выехать за границу с заданием, а в смысле туризма.

— Ах, это! Думаю, что препятствий к этому нет. Сколько лет прошло с момента увольнения?

— Около пяти, а может и больше.

— Тогда дерзай. Постой, а куда это ты намыливаешься?

— Хочу вернуться на место своей предпоследней командировки.

— Ты в своём уме? — всполошился Глеб. — Преступника тянет на место преступления?

— Представь себе, ты угадал. Меня тянет туда, где я работал. Интересно будет взглянуть на декорации, при которых мы играли на сцене. Хочу также разыскать Тину и попросить у неё прощения за всё наше враньё: моё, «Марты» и вообще наше!

— Ты с ума сошёл! Куда ты поедешь и кого ты там найдёшь! Прошло более двадцати лет.

— Ничего. Найду. На тихом Западе всё хорошо консервируется.

— Ты никуда не поедешь!

— Нет поеду!

— Не поедешь, я говорю!

— Поеду!

Дубровин подошёл к нему, взял за плечи и твёрдо сказал:

— Тебе незачем ехать туда, Вано.

— Незачем? Что ты хочешь этим сказать?

— Там никого из действующих лиц не осталось.

— А Тина?

Дубровин посмотрел на «Марту».

— Говори, Глеб, говори правду. Хватит скрывать, — ответила она отрывисто и отвернулась в сторону.

— Вано, Тины, то есть «Стеллы», нет в живых.

— Нет… в живых… А где же она?

— Она умерла несколько лет тому назад в психиатрической клинике.

— Умерла? В клинике?

— Да. Она… Ей… было очень трудно после твоего отъезда. Она так переживала, что у неё помутился рассудок, и муж поместил её в закрытое лечебное заведение. У нас есть данные, что в бреду она рассказала о факте сотрудничества с нами, но её признали невменяемой, и всё для нас кончилось более-менее благополучно.

— И вы… вы всё это время знали?

Дубровин переглянулся с «Мартой», она кивнула головой:

— Да, Иван Алексеевич. Мы… нам не хотелось вас травмировать… Мы думали, что вы уже забыли обо всём этом. Постарались забыть, во всяком случае, — поправилась она.

Он дошёл до кресла и тяжело сполз на сидение.

— Вано! Теперь уже ничего нельзя сделать. Не казни себя понапрасну, — подскочил к нему Дубровин. — Это всё издержки профессии.

— Уходите. Мне нужно побыть одному.

— Может не надо? — спросил Дубровин.

— Уходи и ты. Извините.

Он вышел в спальню и упал на кровать лицом в подушку.

Он не слышал, как хлопнула входная дверь. Когда он вернулся на кухню, то обнаружил Глеба, стоявшего у окна с сигаретой.

— Ты ещё здесь? — недовольным тоном спросил он.

— Мне тебе кое-что надо рассказать… Вернее, покаяться перед тобой.

— Покаяться? — удивился он. — В чём?

— Видишь ли… Тогда, когда ты был со «Стеллой» там… в командировке, я решил помочь тебе и Ольге. Ну не помочь, а как бы смягчить твоё невнимание к жене. Прости, возможно, мне не стоило этого делать, но Ольга… на неё невозможно было смотреть. Она очень переживала…

— Подожди.

Он вышел и через минуту вернулся с пачкой листков в руке:

— Это?

— Да. Прости меня, Вано… Ты догадался?

— Это было не трудно. Ну да ладно, что было, то было. Я виноват перед ней, что тут греха таить?

— У всех у нас есть грехи, — неопределённо сказал Глеб, как-то странно улыбаясь. — Ну ладно, я пойду. Будь здоров. Звони.

Он проводил Дубровина до двери, вернулся в гостиную и стал собираться на дачу.

Дубровин ушёл от Ивана в смятенных чувствах. Он был близок к тому, чтобы покаяться и в своих грехах, но не смог — слишком жесток и груб был бы удар по Ивану. Он этого бы не вынес. Хватит с него одной Тины. Да и что ему об этом рассказывать теперь, когда всё быльём поросло… Да и в том, что случилось тогда, никто не виноват — так сложились обстоятельства, которые иногда сильнее нас.

Он вернулся тогда из командировки, окрылённый первыми успехами, и начальство дало ему карту бланш при выборе рабочего участка. Отгуляв отпуск, он уже нацеливался на кураторство лондонской резидентурой, из которой только что прибыл, когда на одном совещании кто-то произнёс знакомый псевдоним «Фауст». Несколько лет тому назад ему пришлось заниматься подготовкой и выводом нелегала на боевую работу за границу, но потом в связи с командировкой его сменил Хряк — Мишка Карягин. Интересно, что стало с его бывшим подопечным?

В перерыве он подошёл к докладчику и поинтересовался, как сложилась судьба «Орфея».

— «Орфей» молодец, если не потонет в собственных чувствах, — ответил тот.

— Как это понимать? — удивился Дубровин.

— Женщины, — загадочно улыбаясь, сказал начальник.

— Женщины? В каком смысле? Иван никогда не был бабником.

— А кто говорит, что он бабник?