Третья древняя, или И один в поле…

Фигура в штатском оказалась плотной усатой личностью с хитрым прищуром на один глаз, который обычно формируется у курильщиков. Хриповатым тихим голоском усатый назвал себя Сергеем Павловичем и предложил сесть к нему поближе. Для этого лейтенанту пришлось взять стоявший у стены стул и поставить его сбоку стола. Прежде чем начать разговор, Сергей Павлович взял со стола пачку «Казбека», достал из неё папиросу, постучал ею по столу, достал огромную зажигалку-пистолет и задымил. И конечно сделал хитрый прищур на правый глаз.

Всё это, как ни странно, ему очень понравилось. Хозяин кабинета всем своим поведением создавал какую-то непринуждённую обстановку. На ум пришло даже сравнение с дедом Егором из своей родной деревни, большим балагуром и отличным рассказчиком.

— Как ты, лейтенант, смотришь на то, чтобы поработать в разведке?

— Я? Честно говоря, товарищ капитан госбезопасности, не знаю, что и сказать.

— Зови меня Сергеем Павловичем. Да. — Лицо его окутал папиросный дым. — А что тут думать? Дело хорошее. Картину «Подвиг разведчика» видел? Ну, вот.

— Да я, Сергей Павлович, сомневаюсь, что смогу там пригодиться. Тут требуются особые качества…

— Ну, мой дорогой, не боги горшки обжигают. Качества твои проверим и кое-чему научим. Качества — тоже дело наживное. Нам уже кое-что о тебе известно. По предварительным данным, ты нам подходишь.

Сергей Павлович встал из-за стола и начал ходить по комнате. Сразу вспомнились полковник Р. и товарищ Сталин, которые в беседах с подчинёнными любили применять этот приём с размеренной ходьбой по кабинету и размышлять вслух.

— Работать, как ты понял, придётся в глубоком тылу у противника на иностранных документах, — раздавался голос Сергея Павловича за спиной капитана, — то есть тебе придётся выдавать себя за иностранца. Язык у тебя хороший, ты ещё его отшлифуешь до уровня родного. Кстати, звание и все офицерские привилегии за тобой будут сохранены. Одним словом, даю тебе сутки на размышление. Завтра придёшь ко мне и скажешь свой ответ.

Сергей Павлович подал ему руку и пошёл гасить папиросу.

Он ушёл и долго думал, сидя на скамейке в сквере, вспоминая своё деревенское детство, убогий крестьянский быт, учёбу в школе и последующие ступени образования вплоть до института иностранных языков в Горьком. Может, недаром судьба предоставила ему возможность изучать немецкий язык?

Он плохо спал ночью, пытался представить себя этим самым разведчиком, действующим в логове врага, но это ему плохо удавалось. Было и страшновато, но и, признаться, интересно. А утром первым делом, с полнейшим сумбуром в голове, пошёл к своему начальнику и попросил совета о том, как поступить.

Р. долго думал, смотрел в окно, а потом высказал своё «слабейшее мнение»:

— Что ж, лейтенант, думается, предложение это интересное и, я бы сказал, почётное. Не каждому такое предложение делается. А? Как ты думаешь?

— Да, конечно, — вздохнул он.

— Вот именно. Я, как и ты, в этом мало соображаю, но интуиция мне подсказывает, что надо соглашаться. А?

— Тогда я так и сделаю, — сказал он, неожиданно почувствовав явное облегчение. — Спасибо за совет.

— Да, пожалуйста, — Р. улыбнулся и добавил: — И представь себе, совет совсем бесплатный.

Дальше всё было как во сне: крепкое пожатие руки Сергея Павловича, формальности увольнения из армии, получение командировочных уже из энкэвэдэшного источника, покупка каких-то сувениров для матери и знакомых. И вот он уже сидит в поезде Берлин-Москва и жадно смотрит в окно купе на проплывающие мимо пейзажи Восточной Германии, потом — Польши, Белоруссии, Подмосковья.

…В Москве он, как рекомендовал Сергей Павлович, поселился в гостинице «Советская», оттуда позвонил по полученному от него номеру телефона, а уже на следующий день поехал в приёмную НКГБ на Кузнецком мосту, 26. Затем, после длительной беседы, написания автобиографии и заполнения анкеты ему предложили пройти медицинскую комиссию. Результаты медкомиссии оказались благоприятными, и его отпустили на недельку домой к матери. Естественно, матери он никаких подробностей о новой службе не сообщил, да она и не спрашивала его об этом. Главное для неё было то, что сын теперь будет почти рядом, в Москве, а значит почаще будет его видеть.

По возвращении в Москву его поселили в однокомнатной служебной квартире, и началась учёба. Никаких подробностей о своём будущем ему так и не сообщили, а сказали что разговор об этом вести ещё рано. Надо было освоить премудрости разведывательной работы и приступить к изучению шведского языка. Выбор языка говорил, конечно, о многом, но он понял, что расспрашивать об этом своё новое начальство было бесполезно. Ясность возникла, когда он приступил к изучению истории королевства Швеции, его государственного устройства, партийной, социальной и военно-политической структуры и культуры. Кстати, учить шведский язык было интересно и легко, в некотором смысле его можно было воспринимать как диалект немецкого языка, поэтому результаты не замедлили сказаться.