Третья истина

Она боялась, что теперь, напомнив себе и растравив себя, вообще не сможет жить, но, странное дело, этого не произошло. Вечерним разговором и ночными размышлениями после него, когда расстроенный своей беспомощностью Илларион Ипполитович ушел, она определила место Виконта в себе, а тогда и окружающее тоже вновь получило доступ в ее душу.

ГЛАВА 5. PERPETUUM MOBILE

Света опять не было. Жалкие керосиновые лампы коптили и выглядели абсолютно сиротливо в огромном холодном зале. Вечера пропадали: ни учиться, ни читать. Выходить на улицу тоже было нельзя: город – на военном положении.

Преподаватели требовали в «темные» часы обязательного совместного пребывания малышей, средних и старших. Иногда учителя что-то рассказывали ребятам, иногда ребята разговаривали сами, обсуждая насущные вопросы коммунской жизни. Сегодня обсуждали особый вопрос, и поэтому было особенно оживленно. Даже не замечали темноты и холода. А к недоеданию уже как-то притерпелись: даже они, которых обычно старались, сколько возможно, подкармливать, давно уже не видели ничего кроме жидкого рыбного супа и скудной каши из дробленой крупы. Вопрос заключался в том, что их Коммуне, которая считалась образцовой, городской совет предложил помочь в ремонте большого здания по соседству, и содействовать созданию там еще одной такой же коммуны. Сашу очень захватила эта идея. Она представляла, как они будут рассказывать, показывать, объяснять…

Издалека прогудел гудок завода, возвещающий начало ночной смены.

– Двенадцать? Почему же ребята не спят? Колкер, Любезный, Мацко, – плохо выполняете обязанности свои! – дежурный воспитатель повысил голос, чтоб перекрыть шум.

– Завтра, – задумчиво сказал Фима Колкер, ероша мелкокучерявые черные волосы, – с ребятами будет проведена беседа о том, что по ночам надо спать, а не митинговать. Но поскольку мы сегодня такой беседы не проводили, мы не имеем морального права требовать от неохваченных пропагандой масс своевременного укладывания.

– Ты просто какой-то казуист, Колкер, – с оттенком восхищения отметил воспитатель, уже несколько оперившийся молодой историк.

– А это что, Антон Игнатьевич, за слово такое? Не объясняйте, не надо мне! Только успокойте, скажите, что это не ругательство, дошедшее из вашего любимого Древнего мира .

– Нет, нет, – невольно расплылся в улыбке историк. – Вам неоткуда, да и не к чему знать этот термин, Колкер, он, скорее, из области юриспруденции, чем из истории… Вы мне лучше вот что скажите, Фима: что делали в сегодняшний день дежурные по часам? Почему нет боя?

– Скорее всего, что салажки забыли завести их. Однако можно допустить и другое: – механизм часов попросту сыграл в ящик. При таком положении дел, Антон Игнатьевич, ругать малышню не за что. – Фима сохранял отменное спокойствие. И даже его выпуклые серые глаза не смеялись.– Семиков и Пустыгин, дети мои, скажите Антону Игнатьичу, что забыли завести, пока я не ушел. Без меня вам будет давать по шее ни кто иной, как сам Люпус. Дети мои, это очень стря-я- я-яшно. – Фимка выкатил на младших глаза.

– Да, не трезвонь, Фимка! – ощерился и впрямь показал острые зубы Люпус. – Вот уж что не мешает мне раздавать затрещины, так это твоя дохлая фигура.

– Степочка, я же моральный укор! Ты взгляни в мои глаза – они же полны страха за то, что ты окончательно одержимордишься!

– Сколько я тебя, Фимка, вразумлял: имеешь замечание – на Совете скажи.

Тем временем, обиженные недоверием, семилетки Семиков и Пустыгин смотались наперегонки к часам и примчались назад потрясенные:

– Там пусто! Там пусто! Нет ничего! Антон Игнатьич! Там нет ничего! Фима, пусто! Люпус, пусто там! – пищал Семиков. Пустыгин отталкивал его: «постой, я скажу!» – и повторял баском то же самое слово в слово.

– Часы увели, что ли? – не понял Степка.

Саша придержала Семикова за плечо:

– А ну-ка, считай до десяти и дыши ровно. Посчитал? Теперь, отвечай, где пусто?

– В часах! В часах!

– Стоп! Поняла. Еще скажи, маятника нет, или всего механизма?

– Всего! Всего!

– Чудеса, какие-то, – поразился Антон Игнатьевич. – Как же они работали раньше? Кому понадобилось? И как? Ведь ключи у Пустыгина! У тебя? Проверь-ка! Зачем же вор футляр-то оставил?

– Вот, вот, вот, вот – посмотрите! – Пустыгин разжал кулачок.– Вот он – ключ!

Обсуждая бурно это происшествие, и не найдя ему какого-либо объяснения, ребята стали разбредаться по спальням.

Было темно. Трудно идти без света по коридорам, но Саша была обеспечена освещением на весь длинный путь. Колкер с фонарем пошел проводить Юлю и вместе с ней – Сашу. Саша давно заметила, что Фима теряется в Юлином присутствии, но неуклонно ищет повода потеряться, не отлипая от нее. Ему то срочно была необходима какая-то книга, то справка о чем-нибудь, то еще что-то, причем обставлялось все так, будто он собирался подойти с этим делом к любому в школе и лишь по случайности начал свой опрос с Громовой. Сначала Саша старалась улизнуть в таких случаях, но как-то раз Фима поймал ее на перемене и отвел в сторону: