Третья истина

— Часто бегать — это и тебе, и нам всем лишняя опасность, ну как проследят тебя! Пошли Антонину лучше, что ли. Она меня и так видала. Да только… вот дал господь язык без костей, как говорится. На пятак сделает, на рубль разболтает. Ну, Санюш, домой топай.

— Я хочу Ваню увидеть и Сережу… И послушать…

— Что за «хочу» такие? Снова в тебе барышня любопытная вылезла, да разве ж дело так делают?

— Любопытство здесь совершенно не при чем, ты напрасно так говоришь, дядя Гриша! Я же их друг, а Ваня — брат Тани, я спросить хотела…

Послышался осторожный кашель.

— Григорий, Григорий! — позвал Трофимыча надтреснутый, словно болезненный голос.

— Вот и Валентин! — Лулу пошла навстречу очень худому желтолицему человеку с резкими провалами на щеках. — Здравствуйте, Валентин, надо кого-нибудь встретить? Будет кто-то новый?

— Нет, нет, Шура, никого нового. Ты свое дело сделала, теперь, сделай такое одолжение, иди.

Лулу так и не дождалась Вани. В самом деле, не игрушки. Ведь, если дядю Гришу поймают, то даже при нынешних послаблениях в армии, о которых все говорят, сильно накажут, а совсем недавно, точно бы, расстреляли. Он — дезертир. Тот самый, которых проклинают в каждом благопорядочном семействе, и в газетах, и в гимназии. А она, Лулу, помогает этому человеку… Этому смелому, справедливому человеку, который борется за счастье народа вместе с Таниным отцом, братом, Сергеем и другими товарищами.

Увидев его после разлуки — грязного и небритого, она ужасно обрадовалась тому, что он вернулся живым и целым. Но горестно вздохнула и должна была согласиться, когда он назвал ее отца изувером. «Здесь я, потому, — разъяснил дядя Гриша, — что у себя в логове волк добычу не ищет». Лулу — против убийств, а отец… еще свежо воспоминание о рассказе Софьи Осиповны, как он беспощадно расправлялся с дезертирами. Она и с товарищами всегда стремится поговорить о том, что всякий конфликт надо хотя бы попытаться решить без крови… без жертв. Но, наверное, не умеет быть убедительной — ее слова не принимаются всерьез. Ничего, надежда не потеряна … А в целом, ей уже доверяют, как взрослой. Именно ей поручили разузнать, как обстоят дела с садовым домиком. Она все тщательно разведала, высмотрела и написала Таниному отцу, что в заброшенной половине сада сейчас не бывает никто, не до этого, а покосившаяся сторожка выглядит совсем нежилой и заросла ежевикой так, что ни с одной стороны ее не видно. И это именно Александра Курнакова, дочь владельца имения, незаметно бродя по дому и саду в те часы, когда в сторожке собираются товарищи, сигнализирует им о возможной опасности.

…Лулу вошла в дом. Виконт, усвоивший в последнее время манеру ходить, не поднимая глаз, задел ее локтем, не посмотрев на что наткнулся, пробормотал в сторону этого «чего-то» все то же свое «прошу прощения» и пошел дальше.

— Виконт! Это же я!

— Что — ты? Должен я когда-то заниматься делами? — перешел он от задумчивости непосредственно к раздражению.

Лулу потащилась наверх. Что поделаешь? Она уже три дня терпит такое. Ей очень горько… и так жаль его. И нельзя показать, что жаль. Он издерган, ему трудно, не лезть же со своими обидами. На балкончике второго этажа она уселась на перила и спустила ноги на внешнюю сторону. Рискованная, но любимая Лулу позиция. Надо только крепко держаться за перила и быть в удобной юбке. Еще совсем недавно, когда Виконт замечал снизу, как она устроилась, всегда кричал что-нибудь приветственное: «Эй, на реях, держись, как следует!»

Иногда то же самое по-английски (Лулу давно уже знала от него, что именно этот язык употребляется на флоте): «Hey, aloft! Hold on!».

Один раз он ей закричал: «Эй, на марсе! что там по курсу?». Лулу это показалось смешно: «Почему не на Луне? Вы хотели сказать „на мачте?“». Он прищелкнул языком и шутливо потупился: «Прости, оговорился!». А когда через несколько минут они столкнулись у входа в столовую, чрезвычайно серьезно изрек: «марс — это площадка такая, на грот-мачте для впередсмотрящего». Подмигнул и подтолкнул по своему обыкновению плечом. Лулу оставалось только смущенно засмеяться: «Я не должна была возражать такому морскому волку».

— Вот! — подытожил он. — Ты вообще не должна мне возражать! А то, надо ж, — и он смешно передразнил: «Гоголь — это довольно скучно!».

Это как раз и явилось той последней каплей, после которой Лулу кинулась перечитывать Гоголя.

Ну, неужели, неужели все его шутки и поддразнивания теперь тоже попадут в разряд того, о чем она с печалью думает в прошедшем времени? Лулу тяжело вздохнула. Отсюда действительно далеко видно — луг, реку. Вон плавают хуторские мальчишки… Неожиданно сзади кто-то взял ее за талию и руку одновременно. Лулу повернулась:

— Вы… Вы не пошли по делам?

— Свалишься. — Глядя в пространство за балконом, без выражения сказал Виконт, помолчал, потом добавил:

— Помнишь, я обещал тебе рассказать о Вишневецких курганах близ Каменской?

Еще бы ей, запечатлевавшей все его высказывания, не помнить, что ни про Вишневецкие, ни про какие иные курганы, речь у них никогда не заходила!