Третья истина

Ей захотелось, чтоб это было настоящее представление с выученными ролями, занавесом и зрителями. Занавес она скоро раздобыла — старые портьеры. Догадалась, что ставить надо не «Синюю Птицу», а что-то совсем простенькое, вроде, Красной Шапочки. Только со зрителями было плохо — все хотели сами играть! Договорились, что будут по очереди: одни — на сцене, другие, незанятые, смотрят. Огородили веревкой часть спальни малышей — и пошло. Сыграли «Колобка», «Красную Шапочку»… и с тех пор гоняются за Сашей повсюду. Умоляют прийти «в театр». Это она настояла, чтоб их игра называлась не просто как очередная сказка. А именно так: «играем в театр».

Малыши все вместе ходили в Мариинский театр на детский утренник и показали себя очень квалифицированными и подготовленными зрителями: смотрели и слушали, затаив дыхание, бурно обменивались впечатлениями в антракте, а потом дома немедленно кинулись изображать все виденное.

Сама Саша почти никогда не имела роли. Только в Толстовском Филиппке, которого они разыгрывали, вплетая кусочки настоящих уроков, она, как единственная «взрослая», была учительницей. Обычно же она наряжала своих маленьких артистов, учила с ними слова. Придумывала песни и танцы… И никогда не упускала из виду незанятых — они делали упражнения и принимали по команде различные симпатичные позы.

Пустыгина некоторое время что-то мучило:

— А чего! Коты бывают как раз и хорошие! Чего это я в «Синей птице» плохой кот был? Ладно, пусть там плохой. Теперь я, наоборот, хочу хорошим быть.

И Саша решила играть с ними «Кота в сапогах». Пусть Пустыгин будет хорошим котом! И она знает, как можно быстро сделать из жилища людоеда прекрасный замок. Сначала у них будет беспорядок, все раскидано, стулья нагромождены один на другой, а потом все это прямо на глазах разберется… Нет, не разобрать, накинуть на них ткань какую-нибудь, можно скатерть взять, чтоб заструились складки. Если бы все это еще можно было подсветить… Свет создает самые изумительные эффекты. Может быть, и эти малявки смогут пережить то счастливое потрясение, какое пережила она сама, когда в сером, размеренном, душном мирке родительского дома засиял восхитительный волшебный замок мезонина…

— Итак, кот приходит в замок, вернее, влезает через окно.

Он полон свойственной котам решимости, путей к отступлению нет, время не терпит. Маркиз и король уже стучат за занавесом ложками. Кто у нас с ложками? Застучали.

— Это лошади скачут, а, Саня?

— Кони, да…

— А я буду свистеть, как будто ветер от них во все стороны от быстроты.

— Свисти, ветерочек, свисти. Толя, лезь в окно, оставь в покое ботфорты. Это я боты тети Люси имею в виду, они у нас тоже играют роль. Раз, два, три, начали, и без перерыва до конца. Зрители! Послушали, где сердце стучит, повернулись на этот самый бочок, оперлись на руку, другой покачали колено.

Ребята были в упоении, и Саша сама засмотрелась. Каждый раз она поражалась, сколько фантазии малыши вкладывают в репетиции. Сначала она заставляла их учить слова ролей, но потом поняла, что требовать от детей точности в тексте — это значит лишить их удовольствия играться, придумывать, и теперь настаивала только на схожести с сюжетом. Пустыгин ведет свои переговоры с людоедом-Гошкой из-под стола. Юный Геннадий — Сашино наказание. Самый робкий и бесхарактерный из всех, он чуть не с плачем просит давать ему роли ведьм, людоедов и других хищных чудищ, которыми изобилуют сказки. Саша дает, может, он станет решительнее? Но пока у них всегда в спектаклях действуют милые беспомощные людоеды и толстые уютные бабы Яги. Странно, как остальные действующие лица умудряются видеть в нем злодея. Но видят, очень натурально пугаются.

После репетиции из какого-то дальнего уголка возник незамеченный Сашей Илларион Ипполитович.

— Очень хорошо, Саня, голубушка. Здравствуйте, дети! У вас просто настоящий драматический кружок. Что же вы не покажете всем? Было бы очень интересно. Ребятки! Хотите сказку для всех сыграть?

Переждав вопли: «Да! Да! Хотим! Идемте всем играть!», Саша улыбнулась:

— Да нет, это мы сами себя так развиваем, по секрету. У нас бывают остановки, перестановки по ходу действия, неожиданности всякие.

— Идемте, Санечка, через полчаса ужин. Вот и смена ваша пришла, ребят строить.

— Да, мое дежурство окончено. Не удивляйтесь, Илларион Ипполитович, сразу ведь не придумаешь, во что играть с двадцатью, да так, чтобы не устраивать землетрясений местного значения.

— Нет, нет, какое удивление. У вас есть определенные склонности к режиссерской работе, способности к ней. Почему бы не подумать о таком будущем, Саня?

— Илларион Ипполитович, вы все не верите, что во мне нет особых талантов?

— И зря, зря вы, голубушка, не соглашаетесь почитать стихи. У вас должно получиться. Мне, учителю литературы, просто досадно — на час поэзии я не выставляю свою лучшую ученицу.

— Я подумаю… Вообще, когда я соревнуюсь, ничего особенно хорошего не происходит… Я уже имею одно четвертое место… соревновались на станках, по рейкам.

— Именно потому, что это рейки. Разве это может быть вашим призванием?