Третья истина

— Тебя. — Виконт критически прищурился на нее. — Можно попробовать, только материала маловато. — Он принялся медленно и сосредоточенно менять форму комочка, поворачивая его в ладонях.

— Расскажи мне пока что-нибудь. Что ты там читала, «Капитана Гранта?»

— А вы это разве не читали? — подозрительно спросила Лулу.

— Ну, читал, забыл, — отмахнулся он.

Лулу принялась рассказывать сначала застенчиво, а потом все больше увлекаясь. Виконт опустил свою работу и смотрел, как она самозабвенно изображала Роберта Гранта.

— Интересно рассказываешь, — проговорил он, когда она остановилась.

— Ох, я уже охрипла, — смущенно засмеялась Лулу и потянулась взглянуть. Интересно, она получилась красивой?

— Держи! — в руках у нее оказалась влажная красноватая фигурка: тоненькая девочка, изогнувшись, приподнялась на коленях, порывисто взмахнула руками, голова запрокинута. Волосы развеваются. Лулу никогда не представляла себя такой изящной и гибкой! Удивительно, лица не видно, но можно поклясться, что вылепленная девочка кричит что-то и, наверное, радостное!

Она посмотрела восхищенно на Виконта, тот тоже слегка откинув голову, рассматривал их вместе: Лулу и свое произведение.

— В глине, на такой крошке, трудно четко передать детали. Так, намек.

— А мне очень нравится. Кажется, сейчас вскочит!

— Ты сама-то не вскакивай, раненая героиня! Значит, нравится? Что ж, приятно!

— Вы мне ее дадите?

— К чему? Потом сделаю потщательнее, обожгу.

— Ну, потом еще, а эту возьму. Пожалуйста! — запросила Лулу. — Ведь хорошо получилось и быстро!

— Дело твое. Только не воображай, будто на скорую руку можно создать нечто путное. Это просто игрушка, баловство.

Лулу кивнула и со всеми предосторожностями, чтобы не смялась, уложила фигурку в карман.

— Пора! — Виконт прикрепил Ромашку к Арно за уздечку. Лулу, кряхтя, поднялась. Виконт, сев на коня, поднял Лулу за талию и осторожно посадил перед собой:

— Что вы наделали?!

— Что такое, задел?

— Все испортилось. — Лулу горестно разглядывала смятую фигурку.

— Ах, это! Ерунда, какая!

Колени противно саднили при движении, кожу тянуло, а неприятность с глиняной поделкой довершила дело — ей захотелось плакать и, чтобы этого не делать, она стала хныкать, привалившись лбом к плечу Виконта:

— Я сама хотела… На Ромашке… Не болит уже ничего… А вы меня не спросили… как кулек какой-то… кровь, ведь, не идет уже… сами подарили и сами испортили…

— Не капризничай, Лулуша, — он забрал в руку ее волосы, слегка покачал ей голову из стороны в сторону и оставил руку на ее голове. Лулу притихла. Постепенно глаза у нее закрылись, и она погрузилась в приятную, несмотря на ссадины, дрему.

— …Ты что, у меня здесь, спишь? Мы приехали.

— Нет, не сплю… — Лулу вздохнула. Так приятно было себя чувствовать слабенькой и оберегаемой, мерно покачиваться в седле… Вот удивительно, как ровно идет у него строптивый Арно!

… — О чем задумались, барышня? Я битый час не могу стоять, дел невпроворот, замоталася! Давайте, где ссадины-то ваши, Пал Андреич пока вас ко мне на руки не сбросил, так вы и не просыпалися…

— Ой, Тонечка, подожди, я сейчас сама приду еще раз! — прихрамывая, она догнала Виконта, который задержался на первом этаже, и обхватила его ладонь двумя руками:

— Я хотела вас попросить!

— Что-то еще?

— Нарисуйте мне Пушкина, Александра Сергеевича!

— Как нарисовать? Портрет?

— Фигурку для игры! Вы сможете… У меня их много!

— Кого? Поэтов? Гениев? Потомков Ганнибала?

— Можно, я покажу вам? Вы все поймете сами… Можно, приду после обеда?

— Ну, заходи. Постучись погромче. И беги переодеваться, Антонина ждет.

…Лулу довольно сильно визжала, когда Тоня промывала ей раны и обрабатывала их:

— Да барышня, да не кричите так, неужто особо больно, и не такие свежие, раны-то, чистенькие… И что вы за девочка, то с братьями дралися, в синяках ходили, теперь вот…

— Тоня, ты приходи ко мне всегда, раньше Веры. Она — противная! — Лулу, как никогда, чувствовала симпатию и привязанность к Антонине.

— Это какой же скандал в доме будет, ежели каждый день, поймают! Мне и самой радостно вас утречком повидать, вы ж знаете, я, как улучу минутку… Верка и впрямь въедливая, да липучая. Давеча, как вы поехали, еще Евдокия Васильевна недовольная была, вот, мол, моду взяли, так она, Верка, значит, вцепилась в меня, как клещ иль репей какой, и давай про всех выспрашивать, этот кто, тот чей родственник… Ну, я и отшила ее… Хочу — говорю, а нет, так и отвали…

— Ты — огромный молодец, Тонечка, — с чувством заметила Лулу. Вот как ей надо было отвечать на приставания Веры!

— Пойдите, пусть тетушка на вас поглядит, что вернулися!

— Что она беспокоилась, я ведь с НИМ ездила!

— Не беспокоилась она! Кто ж беспокоиться станет, когда Пал Андреич сам присматривает? Правильно сказать — ворчала. Я-то только минутку слышала, верчусь здесь, как угорелая, и за себя, и за Катерину. Евдокия Васильевна-то, как Пал Андреич свое слово сказал, супротивничать не стала, послабление Кате дала. Отпустила-таки ее в город до Петра и Павла…

— Какого-какого Павла? — вернулась от дверей Лулу.