Третья истина

Лулу увлеклась своими мыслями, и однообразная работа не показалась ей такой уж долгой. Колокольчик звонка прозвучал резко и неожиданно. Маня сразу подхватила ее под руку и прижалась к ней боком. Захлебываясь и жестикулируя, она начала рассказывать. От смеха у нее, как всегда, потекли слезы. Соня изредка вставляла остренькое словечко. Несмотря на то, что Маня младше Сони на полтора года, она выше сестры на голову. Энергия в ней бьет через край, и всестороннее обсуждение «мальчиков» — ее тема. Таня подошла к ним и, не вступая в разговор, пристроилась рядом. Она, как и Лулу, только слушала истории про знакомства и ухаживания, но самой ей тоже рассказывать было нечего.

— Тут Ароша со всем своим остроумием… тупым… — заливалась Маня, — лезет к Москвину и передает записку для этой девицы, а Москвин подумал…

Что подумал Москвин, осталось неизвестным, их перебил усатый швейцар, окликнув:

— Поди-ка, сюда, господин ищет кого-то из ваших.

— Я уже нашел, — тихо, но внятно прозвучало в ответ, и Лулу, оттолкнув Маню, как на крыльях полетела по лестнице к господину — Шаховскому. Ей так хотелось его обнять, но стеснительность не замедлила сковать ее руки и вложила в уста короткое: «Это вы!»

Виконт посмотрел на нее с шутливым подобием умильной улыбки, и так же шутливо ее согнав, сказал:

— Здороваться надо!

— Здравствуйте, Виконт, здравствуйте.

— Все. Этого достаточно. Не затягивай церемонии приветствий, мы и так почти опоздали.

Лулу оглянулась и заметила, что не только сестры Гинзбург, но и Лаврова перегнулись через перила, наблюдая за ней со второго этажа. И если бы не ослепляющее великолепие момента, почувствовала бы, как ее авторитет стремительно летит вверх.

Но она не смогла продемонстрировать во всей полноте дружеские отношения с необычным гостем. Тому была очень странная причина: она никогда не видела его в зимней одежде и не смогла сразу освоиться… Черная бекеша со светлой опушкой, похожая на охотничью, делала его каким-то неродным.

Шаховской помог Лулу одеться и протянул руку в кожаной перчатке к ее школьной сумке.

— Придется ехать, я рассчитывал на прогулку до спектакля, но не учел, что вас могут так сильно задержать.

— Это рукоделие. Мы шьем кисеты, знаете, что это такое?

— Примерно.

Лулу принялась объяснять, но он перебил:

— Знаю, конечно.

— А про какой спектакль вы говорили?

— А ты, я вижу, не ждала. — Он посмотрел на нее краем глаза. — Разве мы не договаривались?

Лулу запуталась в объяснениях, стараясь сказать сразу и то, что ждала, и то, что о спектакле не договаривались. Тем временем Виконт окликнул извозчика, подсадил Лулу, сел сам:

— Я что, тебе еще не объяснил, куда мы идем? Островский. «Снегурочка». Увидел афишу и подумал, что это неплохо. Не стану пересказывать содержание, только имей в виду — ты увидишь одну из самых поэтичных русских сказок.

Как спросить, он по делам был в Ростове и увидел афишу с поэтичной сказкой, которая входит в программу изучения русского языка в его представлении, или… может быть… приехал, чтобы пойти с ней?

— Значит, мы пошли в театр? — спросила она вместо этого.

— Поняла, умная девочка.

— А вдруг меня не пустят? — раньше Лулу никогда не интересовалась, можно ли гимназисткам в театр — это ей было ни к чему. Театр — не цирк и не зоосад. Туда запросто, без взрослых, не пойдешь.

— Из-за формы? Опасаешься? Ну, отменим, провожу домой.

— Нет, нет, я так хочу в театр! Я не знаю такого правила. Я просто спросила, я всегда мечтала… именно об этом… в театр.

Виконт посмотрел на нее, пожал плечами и сказал:

— Многовато местоимений.

Лулу поежилась, но предвкушение чего-то таинственного, необычного, дополненное сознанием, что он, несмотря на прохладный тон, вряд ли выскочит из пролетки, помогли ей задать вопрос:

— А там поют, танцуют?

— Нет, мы идем на драматическое представление. Поют — в опере, танцуют — в балете. Впрочем, в «Снегурочке» могут быть и хороводы, и песни, слава Яриле и прочее! Потерпи!

— А у нас, в гимназии делали спектакль про ребенка без родителей — сиротка это называется. Я была мачеха.

— Значит, имеешь представление.

— А сиротка была Агаджанова — она такая толстая и румяная. Когда она вышла и спела, что умирает от голода на морозе, все так похохотали увесисто, — вспомнила Лулу Тонино словечко. Виконт только брови приподнял.

— А еще она на голову выше меня, а я — ее злая мачеха, обижаю сиротку, представляете?

— Что же не наоборот? Любишь характерные роли?

— Просто так выбрали! А я, между прочим, побила эту Агажданову и в жизни настоящей, недавно совсем. На тех днях!

— Побила эту румяную великаншу? Хм… И стоило?

— Очень стоило. На всей земле она самая противная. Я бы и еще ей дала, но с ними надо словами.

— Конечно, вы же девочки! — Лулу с огорчением уловила нотки равнодушия. Вообще, он говорил, как бы, не вдумываясь, и не глядя на собеседницу.

Они приехали. Лулу сказала:

— Удивительно. Я столько живу в Ростове, но не представляла, что где-то здесь есть театр. Смешно?

— Смешно. Кстати, я тоже тут не бывал.

— Вы тоже первый раз в театре?