Третья Мировая война: нерасказанная история (ЛП)

Все десять членов Политбюро (за исключением, разумеется, генерального секретаря) должны были присутствовать на заседании. Первая задачу Дугленко состояла в том, чтобы его начальника Аристинова, председателя КГБ, там не было. Он не только был препятствием для попадания на совещание, но и мог стать помехой в дальнейших действиях. При помощи его водителя-украинца для Дугленко не составило больших проблем организовать для него аварию со смертельным исходом. Тем самым, Дугленко оказался тем человеком, которого пригласили, чтобы объяснить отсутствие Аристанова, которого он должен был сопровождать на этой встрече.

Как только Политбюро собралось под председательством президента Воротникова, отсутствие председателя КГБ Аристанова первоначально было списано на неотложные дела госбезопасности в Белоруссии, однако вызвало опасения, что КГБ начал собственную игру. Только один из членов политбюро знал, что заговорщики, фактически, уже были на подходе. Это был, конечно же, Тарас Кириллович Наливайко, член Политбюро, отвечавший за отношения с социалистическими странами, а также другие украинцы. Остальным вскоре предстояло много времени размышлять над как всегда риторическим вопросом: Quis custodiet ipsos custodes[172], или в советских терминах «Если вы даете слишком много полномочий силам госбезопасности, как вы не позволите им взять все в свои руки?»

Эта сила вскоре вырвалась из дымящегося дула пистолета Дугленко. Когда его пригласили выступить с докладом вместо председателя КГБ, он выхватил револьвер и выстрелил несчастному Воротникову, президенту СССР в сердце. Дугленко понимал, что кто бы не сидел в председательском кресле вместо генерального секретаря, только он был той целью, устранение которой было необходимо для установления контроля над остальными. Комната быстро заполнилась украинцами из службы безопасности, а Малинский, верховный идеолог партии подал голос, заявляя свое право на лидерство, двое унесли тело Воротникова. Дугленко быстро занял председательское кресло. Человек с ядерным чемоданчиком (который, как это и было задумано, также был украинцем и участником заговора) демонстративно встал у него за спиной, показывая своим видом, у кого было реальная власть. Затем Дугленко заявил о своей кандидатуре на верховную власть. Некоторые из членов политбюро запротестовали и быстро были выведены, а остальные, в том числе Малинский изобразили на лицах улыбки и встретили предложение шквалом аплодисментов.

Что касается генерального секретаря, как стало известно ранее утром, он умер от сердечного приступа. Это не вызвало удивления и подозрений, и было даже немного грустно. Он также не имел почти никакого влияния на ход событий, и в течение некоторого времени воспринимался другими членами политбюро как выгоревший и в значительной степени игнорировался. Человек, который когда-то держал в руках часть этого мира — как колосс и преемник Ленина через Сталина и Хрущева в осуществлении абсолютной власти над огромной страной просто выгорел и потух, как свеча на ветру. Он сделал многое для увеличения силы и влияния Советского Союза во всем мире и для установления внутри него абсолютного господства коммунистической партии. Именно здесь, в попытке защитить и увековечить позиции Партии, он сам обострил противоречия, которые привели к тому, что все рухнуло.

Дугленко столкнулся с почти что невыполнимой задачей. Его заслугой было то, что он определил вещи, имеющей первостепенное значение и принялся за них, создавая волнорез на пути накатывающегося хаоса. Что следовало делать в первую очередь? Прежде всего, нужно было решать ситуацию в Белоруссии и все порожденные ею проблемы. Ужасные человеческие страдания, порожденные западным ответом на ядерный удар по Бирмингему, взвалил на плечи Советского Союза огромную ношу, требовавшую немедленных действий. С этим была связана и проблема обеспечения безопасности, на решение которой отводилось очень мало времени. В некоторых западный районах — на Украине, в Прибалтике, в странах Варшавского договора — уже широко распространилась атмосфера страха, приближающегося к панике относительно того, что будет дальше. Что если эта катастрофа будет не последней, а лишь первой из многих? Разве для жителей Харькова будет утешением то, что если их город будет уничтожен ядерным ударом, за ним последует Детройт? Могли ли правительственные структуры, пускай абсолютные, пускай хорошо обеспеченные репрессивным аппаратом и грубой силой, сдержать последствия, если этот вопрос будет задан? Если система применит силу против озлобленных мужчин и женщин, подавляя их стремление к национальной независимости, все еще глубоко скрытое, не приведет ли это к взрыву и самому жестокому уничтожению системы?