Третья причина (сборник)

Постепенно, заводя на первый взгляд ничего не значащие знакомства, Иртеньев мало-помалу стал среди многочисленных постояльцев отеля вроде как своим и со временем добился того, что здесь его стали принимать за представителя неких торговых фирм, изучающего конъюнктуру рынка.

Так, читая газеты, слушая разговоры и порой задавая вопросы, Иртеньев пришёл к выводу, что Япония долго не выдержит военного напряжения. Собственно, на острова всё время приходилось подвозить не только военное снаряжение и хлопок, но даже продовольствие и уголь.

Именно поэтому летнее нападение отряда русских крейсеров на какое-то время просто парализовало все поставки, и продолжись такая блокада более длительное время, японская армия оказалась бы в безвыходном положении.

При рассмотрении военных перипетий под таким углом медлительность генерала Куропаткина выглядела совершенно иначе, а если ещё учесть затруднённый подвоз резервов из России по Трансибирской магистрали, то и единственно правильной.

Теперь, разглядывая перспективы эскадры Рожественского, медленно приближавшейся к театру военных действий, Иртеньев приходил к выводу, что уж если всего три крейсера парализовали коммуникации, то окажись их десяток, победа Японии станет весьма проблематичной.

Оставалось ждать дальнейшего развития событий, и сейчас, без Ревекки, оказавшись предоставленным самому себе, Иртеньев предпочитал не сидеть сиднем в отеле, а наоборот, много гулял по улицам, стремясь сменой впечатлений заглушить тоску по так неожиданно бросившей его подруге.

Признаться, Токио – город, где только недавно, из опасения пожаров, запретили крыть крыши домов соломой, поразил Иртеньева. Особенно удивило полковника, что через город, и так расположенный на берегу морского залива, протекают сразу три реки да вдобавок имеются десятки судоходных каналов.

С западной, холмистой, стороны, в районе Кодзиматицёда, находились императорский дворец, правительственные учреждения и – рядом с деловым центром Маруноути – здание центрального вокзала. В целом же в той стороне преобладали жилые кварталы, похоже, застроенные без всякой планировки.

На всякий случай полковник избегал этой части города и только один-единственный раз подошёл к помпезному, построенному десять лет назад зданию российского посольства, а потом, постояв рядом, ушёл, чтобы больше вообще не появляться в этом квартале.

Зато в низменных районах Токио, Нихон-Баси и Кио-Баси, Иртеньев бывал частенько, поскольку здесь проходила самая оживлённая торговая улица Гинза, и на ней легко можно было затеряться среди сплошного потока экипажей, людей и основного японского транспорта – велорикш.

Особое впечатление на японской улице производили рикши, или «джинрикши». «Джин», как уже знал Иртеньев, по-японски – человек, и вот эти люди сновали по улицам, причём каждый увлекал за собой лёгкую, хорошо сбалансированную колясочку на велосипедных колёсах, в которой восседал пассажир.

Глядя на асфальтированные улочки, полковник с горечью подумал, что катать лёгкую колясочку по гладкой дорожке, наверно, не так уж трудно, а чего стоило бы повозить очередного упитанного дяденьку по утопающему в грязи русскому просёлку…

Ко всему прочему, сами японцы по виду резко отличались от европейцев. Правда, и тех, и других на улицах Токио, по крайней мере на Гинзе, было предостаточно и, что удивляло полковника в пешеходах, так это одежда.

Если европейцы были одеты традиционно, то и японцы никак не отступали от своих привычек. По улицам ходили люди в национальных костюмах, которые, в общем, были одинаковы для мужчин и женщин и отличались только поясом. При этом высоко поднятый женский пояс «оби» завязывался сзади очень хитрым большим бантом.

И те, и другие носили так называемое кимоно, правда, по зимнему времени обязательно тёмное с преобладанием желтовато-серых тонов, и лишь котелки на головах у мужчин, которые как-то совсем не шли к их одежде, напоминали о том, что Япония круто повернула руль на сближение с Европой.

Но конечно же самым оригинальным в одежде японцев была обувь. На ногах и мужчины, и женщины носили белые, застёгивающиеся крючками носки с отделённым большим пальцем, чем-то похожие на варежки. За этот большой палец цеплялся шнурок сандалий, которые представляли собой простые деревянные скамеечки с мягкими стельками.

Иртеньеву приходилось бывать в Голландии, и он очень хорошо запомнил слегка шаркающий одинарный стук тамошних деревянных башмаков-клоппов. Здесь же благодаря тому, что у каждой скамеечки-гета были две подставочки, со всех сторон доносилось характерное сдвоенное постукивание.

А вообще-то глазеть по сторонам Иртеньеву нравилось. Смена впечатлений, хотя бы на время, помогала забывать о Ревеке, и только вечерами, оставаясь наедине с самим собою, Иртеньев испуганно ловил себя на мысли, что подспудно он всё ещё надеется на её возвращение.

А сейчас полковник, опираясь локтями на гладкий бетонный парапет, смотрел на тёмно-синюю с фиолетовым отливом морскую гладь. День был тихий, и только неспокойная рябь, ряд за рядом набегая на берег, плескалась внизу за парапетом.