Третья пуля

Глаза Суэггера поехали вкось вслед за болезненной судорогой, вступившей в бровь от изложений Фрэнсиса Гальтона в конце девятнадцатого века, заставлявших его задумываться: «Что за х..ня?»

Если Боб понимал верно (в чём он не был уверен), Нильс Гарднер был очарован чем-то, что сэр Фрэнсис приметил за сто двадцать лет до того: неким состоянием (или заболеванием?) «фантастических видений». Состояние заключалось в ощущении цвета, вызываемом предметом, не связанным с цветом: например, буква, сама по себе бесцветная, ощущалась цветной. В случае Гарднера речь шла о цифрах. Похоже было, что он хотел сказать или намекнуть насчёт связи определённых вещей с цветом, забавляясь неуловимой, едва ощущаемой лёгкостью и несерьёзностью на грани шутки. Четвёрку он всегда видел синей, потому и поставил четырёх безвкусных синешеек на полку. Шестёрка для него была зелёной, и этим объяснялась вырезка из журнальной иллюстрации с шестью зелёными вязами. Однако, интереснее всего был красный цвет девятки, в напоминание о котором он держал на столе один из немногих «Маузеров» С96, на рукоятках которых вырезалась и затем заливалась красной краской девятка – из-за чего они и получили имя «Красных девяток».

Суэггер сидел за экраном компьютера, который предоставлялся отелем постояльцам, в деловом офисе «Адольфуса», снова ставшего его пристанищем по возвращении в Даллас и ломал голову в поисках ответа на загадку. За дверью офиса слонялись собравшиеся достопочтенные люди: вследствие неожиданной удачи отель в эти выходные стал местом встречи исследователей убийства ДФК.

Спускаться вниз на лифте Суэггеру довелось с несколькими из них, главным образом коренастых белых людей в спортивных рубашках, державшихся вместе.

-Вы все интересуетесь убийством?– спросил он у одного из них.

-Мммм…,– промычал несостоявшийся собеседник, словно бы он заварил некий большой секрет и нисколько не желал делиться им с посторонними. Может, он догадался, что коммунисты заиграли не одного или двух, а целых трёх клонов Освальда в событиях двадцать второго ноября?

Суэггер снова глянул в свой блокнот, куда он ранее попытался чётким, ровным почерком, в итоге всё равно оказавшимся похожим на детские каракули, внести безумные для чьего угодно взгляда пометки:

«Синий=4, зелёный=6, красный=9»,– гласила одна строка.

«Могут ли цвета быть важнее чисел?»

«Важна ли последовательность?»

«Что общего имел Хью с 4, 6 или 9? Или с синим, зелёным или красным?»

Тут он застревал. Понятно было, что первая ступень взята, но далее Боб опирался лишь на хрупкие догадки, рассудив, что последнее и наилучшим образом сделанное рабочее имя Хью, под которым он пропал, отражало любовь Хью и Гарднера к Набокову и включало в себя ребус – возможно, даже многоязычный – существование которого мог приметить только тот, кто знал о нём.

Итак, что их связывало?

Прямых связей между тремя числами, тремя цветами и Хью не было – разве что за исключением пистолета. Его сын точно подметил, что пистолет указывал на шпионаж. Это была непременная принадлежность любого шпиона двадцатых-тридцатых годов в том случае, если у него не было «Люгера». Каковы были преимущества «Маузера» С96 перед Люгером?

                                                                                                                              Пистолет "Люгер"-Парабеллум

Больший боезапас: десять патронов вместо семи.

Более длинный ствол, что означало большую точность.

Лучшая эргономика, поскольку основной его вес находился перед спуском, а не выше спуска, как у «Люгера».

Более мощное психологическое воздействие на противника – «Маузер» С96 куда как более устрашающий.

Более универсальный, так как к «Маузеру» можно прикрутить приклад и использовать для ведения огня на дальние дистанции.

Но есть и неудобства: он гораздо больше и тяжелее. Также его труднее перезаряжать, поскольку посадка узкой обоймы во внутренние пазы магазина требует куда как более тонкой моторики, нежели снаряжение обычного магазина – его можно просто вогнать в рукоятку «Люгера», не заботясь о точности.

Также «Маузер» труднее скрыть и вообще практически невозможно скрыть в силу его размеров.

Однако, ко всем этим суждениям мог прийти Боб Ли Суэггер, а не Нильс Гарднер. Человеком, близким к оружию, Нильс не был – он был литератором, так что мыслил бы не тактически, а символически. В голове его романтика и очарование яркого, классического, довоенного шпионажа – того, что назывался «Большой игрой»– могли легко сочетаться как с «Маузером», так и с «Люгером».