Третья пуля

Я пропустил его короткое интервью прессе в пятницу вечером, но потом неоднократно видел запись. Все тот же Алик, которого я хорошо знал, — угрюмый, неопрятный, взлохмаченный, — только с синяком под глазом, поставленным ему далласским полицейским. Едва он вышел под конвоем из дверей здания участка, как его окружили репортеры, которые принялись совать ему в лицо микрофоны и выкрикивать вопросы. Засверкали вспышки камер. Он зажмурился и успел произнести несколько слов, прежде чем полицейские увели его.

«Я никого не убивал» — таков смысл его слов. И, на мой взгляд, это совершенно справедливо. Он наверняка знал, что не его выстрел оказался смертельным, и теперь уже должен был понимать, что стал игрушкой в чьих-то руках и жертвой чужих интересов.

Именно поэтому его произнесенные жалобным тоном слова: «Я никого не убивал» долго преследовали меня. Он знал, что никого не убивал — поскольку его откровенно подставили, а выстрел в полицейского был всего лишь самообороной.

Утром, после искупительного, в каком-то смысле, сна, я включил телевизор. Судя по всему, телевизионщики тоже предстали не в лучшей форме. Им пришлось работать всю ночь, отыскивая свидетелей, отслеживая всевозможные слухи, преодолевая всевозможные бюрократические препоны, испытывая давление со стороны недружелюбных далласских полицейских и собственного начальства. «Ну и жизнь, — посочувствовал им я, — врагу не пожелаешь».

Пока я пил кофе, принесенный в номер официантом, действие на экране переместилось в подвальное помещение полицейского участка. Из этой якобы ненадежной тюрьмы Алика перевозили в более защищенное место на броневике, в котором его можно убить только выстрелом из базуки. Но даже в Техасе такого рода оружие находилось под запретом.

Процедура перевозки задерживалась. Обычная история. Репортеры нетерпеливо кружили вокруг здания участка около часа. Эфир тем временем заполняли всякого рода банальностями. Затем на экране появились картинки из Вашингтона, где тоже ничего не происходило. Вероятно, транслировались какие-то старые записи, призванные напомнить нам, о чем идет речь, хотя мы об этом не забывали. Приходилось смотреть эти репортажи, поскольку их показывали по всем каналам. Я решил принять душ, спуститься вниз, прогуляться, посидеть в каком-нибудь ресторане, потом, возможно, посмотреть футбольный матч — Национальная футбольная лига не стала отменять матчи. Завтра я должен улететь куда-нибудь под псевдонимом, а затем вернуться в Вашингтон — уже под своим именем — и окунуться в привычную служебную и семейную жизнь.

Неожиданно среди черно-белых фигур унылых репортеров на экране словно прокатилась волна энергии. Наш корреспондент — понятия не имею, кто это был — сообщил нам, что Ли Харви Освальда, обвиняемого в убийстве офицера Дж. Д. Типпита и единственного подозреваемого в убийстве Джона Фицджеральда Кеннеди, выводят из полицейского участка.

Зачем я вспоминаю этот эпизод? Наверняка все, кто читает эти строки, много раз сами все видели. Эти кадры каждый раз смотрятся одинаково, и хотя звуковые спецэффекты придают им чрезмерную реалистичность, бескровная, почти целомудренная смерть этого отвратительного человека ни у кого не вызывает особых эмоций. Но это взгляд из нашего комфортного настоящего. Тогда же все было иначе. Никто — даже я — не мог предсказать, каким будет следующий поворот американской истории. На сцену готовился выйти Deux ex Machina[43].

Я увидел, как угрюмый Алик появился в дверях в задней части заполненной людьми комнаты, прикованный наручниками к карикатурного вида персонажу старого вестерна, представлявшему собой огромного ковбоя в небольшой шляпе «стетсон» — похожей на мою, только более светлой — и в костюме цвета хаки. Это был капитан Фриц из далласского отдела по раскрытию убийств, хотя на наш неискушенный взгляд он походил на обычного техасского рейнджера. Он возвышался над морем темных костюмов и шляп с загнутыми полями, словно намеревался явить потрясенному миру воплощение Техаса. Рядом с ним Алик выглядел особенно жалким. Ему позволили привести себя в порядок и переодеться, и теперь на нем был черный свитер, надетый поверх спортивной рубашки. Он шел с отрешенным видом, сцепив руки на уровне пояса.

Должен заметить, что качество изображения было превосходным. Отчетливо просматривалась каждая деталь. Никогда в жизни я не видел ничего подобного.

Алик так и не узнал, чьей жертвой он пал. Он пал жертвой Deux ex Machina. Он пал жертвой судьбы. Человек по фамилии Руби возник ниоткуда и сунул ему под ребро дуло большого гангстерского пистолета — вполне уместного для владельца клуба стриптиза. Мне показалось, что вспышки не было, но звук не оставил никаких сомнений.

Знаменитая фотография искажает сцену своей статичностью: капитан Фриц отклоняется назад с выражением удивления на лице, Руби стоит в стойке нанесшего хук боксера, Алик сгибается с перекошенным от боли лицом. В действительности все произошло в мгновение ока.