Третья пуля

— Стало быть, у него это призвание. Я имею в виду, ваш отец, по всей вероятности, выработал собственные приемы сочинения легенды. Она варьировалась от человека к человеку, но в ней прослеживались определенные тенденции, определенные схемы, определенный метод. Возможно, вы знаете эту легенду, могли бы распознать ее или вывести логическим путем. В общем, если вы согласны говорить на эту тему, то могли бы снабдить меня некоторыми дорожными знаками, которыми я руководствовался бы в своем дальнейшем исследовании.

— Не стану спрашивать вас, зачем вам это нужно. Раз за вас ручаются достойные люди и вы воевали за родину — обязательно помогу вам, чем смогу.

— Я не хотел бы говорить, зачем мне это нужно. Спасибо, что не заставили меня лгать.

— Если дело касается войны, могу сказать, что Хью был против нее, насколько мне известно. Я помню их споры с отцом. Он попал на войну в довольно юном возрасте и, кажется, принимал участие в заговоре против Нго Динь Зьема[31].

— Я этого не знал. Очень интересно, — сказал Свэггер и подумал: «Ну вот, подходящий кандидат в ублюдки. Он мог убить Кеннеди, но позаботился о том, чтобы я остался в живых». — Как бы то ни было, в ходе своего расследования я обнаружил некоторые свидетельства того, что Хью жив, но по какой-то причине скрывается.

— Неудивительно. У таких людей всегда много врагов.

— Он мог бы кое-что прояснить, если бы мне удалось поговорить с ним.

— Если Хью не захочет разговаривать с вами, ничего не получится. Он умный. Хотя, возможно, на старости лет и решит поделиться своими секретами. Их наверняка много, и они должны быть весьма интересными. Хью знает многое о Вьетнаме — он пытался остановить войну, потерпел неудачу и потом воевал, как каждый мужчина. Каждый, за исключением, наверное, вас. Он неоднократно подвергался серьезной опасности. На него охотились. И когда вы с ним встретитесь — хотел бы я оказаться мухой на стене во время вашей беседы, чтобы вас послушать!

— Я всего лишь сельский парень из Арканзаса и много говорить не буду.

— Понятно. Итак, отец. Как он разрабатывал легенды? Это вас интересует?

— Совершенно верно, сэр.

— Все зависело от того, чье влияние он ощущал наиболее отчетливо. Удивительно доброжелательный человек и, казалось, выхватывал факты из воздуха. Нередко он заимствовал образы из фильмов. Сюжет в новостях мог вызвать у него интерес, и тогда он придумывал, каким образом его можно использовать. Кроме того, очень любил ходить по музеям, и нередко картины наталкивали его на ту или иную мысль. Короче говоря, в работе ему всегда требовался внешний стимул. Вас интересует какой-то определенный период времени?

— Середина семидесятых, начало восьмидесятых. Вьетнам уже в прошлом, никто больше не желает думать о нем. Встает проблема Китая.

— Отцу едва ли предложили бы сочинить легенду для китайца.

— Это мог быть американец.

— Мог. Повторяю, это не было его сильной стороной. Он классик. Старая школа разведки. Штат Огайо. Но он не пасовал и перед высокомерными интеллектуалами.

— Россия, страны Восточного блока, «холодная война». Традиционные темы.

— Извечный враг. Понятно, — сказал Гарднер. — Этим отец и занимался. Одно слово. Набоков.

Боб воззрился на него с недоумением.

— Набоков, писатель, гений.

— Видите ли, сэр, — сказал Боб, — образование — мое слабое место. Несмотря на все мои попытки немного подтянуться, не проходит и дня, чтобы я не испытал унижения, продемонстрировав свое невежество. Стыдно признаться, но я никогда не слышал ни о каком Набокове.

— Владимир Набоков, русский белоэмигрант, родившийся в начале ХХ века в Санкт-Петербурге. После революции его семья лишилась всего и перебралась в Париж, куда съезжались все белоэмигранты. Ай кью триста пятьдесят три или около того. Говорил на английском, французском и немецком не хуже, чем на русском. Писал сложные, волнующие произведения, всегда со смутным сексуальным подтекстом. Занимался препарированием человеческой души. Кстати, коллекционировал бабочек.

— Ваш отец был его поклонником?

— Страстным. Как и Хью. Они сидели в этой комнате, курили, выпивали, смеялись и говорили о Набокове. Происходило это осознанно или подсознательно, но легенды отца всегда были проникнуты его влиянием. Для Набокова характерен изысканный слог, он любит каламбуры, аллюзии, межъязыковую игру слов — остроумие ради остроумия. Приведу вам пример. Вы слышали о «Лолите»?

— Старик и девочка. Сплошная грязь, насколько мне известно.

— Поверьте мне, это самая чистая из всех грязных книг, когда-либо написанных. Плохой парень — телевизионный сценарист по имени Клэр Куилти, К-У-И-Л-Т-И, — крадет Лолиту и Гумберта и использует в своих целях. Набоков любит играть именами и однажды заставляет Гумберта размышлять на французском о том, «что он находится там», и это звучит, как «qu’il t’y» — то есть К-У-апостроф-И-Л-пробел-Т-апостроф-И. Вы видите? Это игра слов двух языков — фраза на французском, имя на английском.

— Так что и рабочее имя Босуэлл тоже представляет собой игру слов двух языков?