Третья сила

В редкие моменты прозрения, когда девушка открывала глаза и начинала понимать, что творится вокруг, она искренне, от всей души жалела своих друзей. Они изо всех сил старались помочь ей, но делали явно что-то не то. И она молчала. У Лены не было слов, которые могли бы описать то, что она чувствовала. Любые сочетания звуков прозвучали бы плоско и ничего бы не выразили. Слегка улыбнувшись про себя при виде очередного посетителя, девушка закрывала глаза, снова и снова проваливалась в пучину полумрака и полуобморока, окруженная призрачными силуэтами знакомых и приятелей, издающих неразборчивый шум.

Лишь два человека выделялись на этом фоне. Первый — Ольга Самохвалова, мама Димы. Она приходила, чтобы прибраться в комнате и принести Лене еду. Ольга ни о чем не пыталась говорить с Леной. Не прикасалась к ней. Даже к кровати, на которой лежала Рысева, мама Димы не подходила. Она молча открывала дверь, ставила на стол миску с едой, брала веник, чтобы подмести пол, и так же тихо удалялась. И ей, Ольге, Лена была благодарна больше, чем всем остальным гостям вместе взятым.

Вторым молчаливым посетителем был Борис Молотов. Он не приносил еду и не убирался в комнате, он просто входил, садился на стульчик у изголовья кровати и сидел, взяв девушку за руку. Ни к чему ее не призывал, не корил, не увещевал. Его даже начали ругать.

— Молот, от тебя толку ноль, — горячилась Соня, решившая любыми средствами пробудить в Лене интерес к жизни. — Сидишь и молчишь.

— А от твоей болтовни есть толк? — сухо спрашивал в ответ Борис.

— Я хотя бы пытаюсь, — бормотала в ответ Бойцова. И все шло дальше своим чередом.

Видя, что от толпы посетителей пользы ноль, врач Соколова к концу первого дня строго запретила ходить к Лене всем, кроме Ольги Самохваловой и Бориса Молотова.

Полковник попросил Молотова и Краснобая побыть в Оккервиле еще пять дней, чтобы отправить их в метро со вторым ударным отрядом. Купец и сталкер согласились. Борис Андреевич давным-давно подготовился к выходу — проверил и перепроверил все свое снаряжение. Времени у Молотова было много. У всех на станции имелись дела, заботы, а он маялся от безделья, поэтому почти все время проводил в комнате дочери своего друга. Другие гости приходили и уходили, а он оставался, словно бы превратился из человека в такой же элемент интерьера, как стул или стол.

Именно с ним первым заговорила Лена на исходе второго дня.

— Дядя Боря! Борис Андреевич! — слабым голосом позвала Рысева, приоткрыв один глаз.

Сталкер как раз в это время задремал, но мигом очнулся, уловив чутким слухом слабый шепот Лены. Он поспешно протер глаза, тряхнул головой, отгоняя сон.

— Да. Да, Ленусь. Я тут.

— Дядя Боря, вы же верите в Бога? — произнесла Лена чуть громче.

Молотов утвердительно кивнул. Вопрос не застал его врасплох. Хотя сирот, лишившихся в один момент и отца, и жениха, ему еще не доводилось успокаивать, но некоторый опыт общения с людьми, пережившими крушение своего уютного маленького мира, у сталкера имелся. Обычно рано или поздно разговор о Боге заводили все.

— Тогда скажите мне… скажите мне, дядя Боря… если Бог есть и если он такой, как о нем говорят, добрый и любящий всех… тогда как, как он смог допустить это? Все это? — заговорила Лена. К середине фразы голос ее окреп, она даже смогла приподняться, но потом силы изменили девушке, и она рухнула обратно на подушку.

— Или отец поплатился за нарушение заповеди «не убий»? — прошептала она с такой болью в голосе, что Борису на миг стало не по себе. — А что он должен был сделать? Возлюбить наших врагов? Подставить им щеку?.. Ответьте мне, Борис Андреевич…

Этот монолог выжал Лену начисто. Все силы, что еще теплились в ее ослабевшем теле, вложила она в эти горькие слова. Больше девушка не в состоянии была говорить. Борис решил даже, что она снова уснула. Он хотел было встать и покинуть комнату, но слабое движение руки Лены дало ему понять: она в сознании. И она ждет, что он ей скажет — не когда-нибудь потом, а сейчас, сию минуту. И времени на то, чтобы собраться с мыслями, выстроить цепочку аргументов, у Бориса не было. Он должен был отвечать ей прямо сейчас. Она ждала его ответа. Он не имел права бросить ее.

Борис тихо вздохнул, прикрыл на миг глаза, а потом начал говорить.

— Недалеко от нас, выше по течению Невы, устье реки Ижора. Там много лет назад вступил в бой с завоевателями человек, в честь которого назван монастырь на том берегу реки.

— Невский… — прошелестела Лена чуть слышно.

— Он самый. Князь лично колол их копьем, рубил клинком. И вот Александр Ярославович — святой. Его память до сих пор чтят люди, как верующие, так и не верующие. Твой отец — второй Невский, Лена. Я не шучу. И это не лесть. Это просто так есть. Святым его, конечно, никто не назовет, может быть, никто даже не вспомнит о его подвиге через пару лет. Но, как он сам говорил, благодарность людей не стоит ничего. Пустой звук.

— Да. Он так говорил, — слегка кивнула Лена, внимательно вслушиваясь в слова Бориса.