Третья стихия

И этот шут явился сюда, в святая святых Отшельника, верхом на каком-то ржавом — прости, Господи — плазмотозоиде, прервал беседу Посвященного с Высшей Истиной, разрушил сложнейшие структуры информационного кокона, сотканного годами кропотливого труда в Великом Отрешении от мира, и все с целью просто поиздеваться от скуки!!! И, похоже, уверен, что это сойдет ему с рук!!!

Ищущие пальцы жадно ткнулись в пустоту, стягивая хаотичные потоки пронизывающих ее в разных направлениях энергий, свивая их в белые мерцающие жгуты, берущие начало в кончиках пальцев Отшельника, концами же теряющиеся в бесконечности. Широко вскинутые руки Отшельника напоминали теперь два маленьких новорожденных солнца, из каждого радостно торчало по пять неимоверно длинных убийственных лучей. В свою очередь, глаза Отшельника, хоть и не обзавелись подобно пальцем подобно пальцам, смертоносными лучами, всерьез вознамерились пробуравить в госте для начала две дымящиеся дырки.

Мятежник молча сидел напротив, все так же свесив руки с колен и с виду, похоже, ничуть не напрягаясь, только задрал ненадолго кверху голову с любопытством проследив длину смертоубийственных лучей. Меньше всего он походил в этот момент на человека, готовящегося к последней и решительной битве.

Отшельник раскинул ладони в стороны, располосатив лучами космос, затем начал медленно сводить руки. Его больше не мучили сомнения, и угрызения совести забыли его грызть, не вспоминал он и о смирении — просто сбросил его, как изношенные подштанники, отрешился — о, по умению отрешаться ему не было равных во всей Вселенной! Впрочем, как и по умению сосредоточиваться. А средоточие его плавилось теперь в лаве мстительного наслаждения, плещущего через край и затвердевающего постепенно мучительной пемзой экстаза. «Сейчас в мире станет на одного Изначального меньше! Как долго я этого ждал, возлюбленный враг мой! И вот наконец-то я сделаю это!!!»

Пульсирующие хищной белизной лучи-лезвия ползли к гостю с двух сторон узкими горизонтальными решетками, готовясь вот-вот на нем сомкнуться и искромсать — судя по ширине зазоров между лучами — в крупную лапшу. Мятежник казался в их обрамлении усталым странником, сошедшим с неведомых дорог и осененном на коротком привале ореолом Божьей Благодати.

Лезвия уже коснулись обломка злополучного сервоплазмонстра и вошли в металл без малейшего усилия, словно резали не сталь, а иллюзию или бесплотный фантом.

Отшельник приготовился уже последним резким движением сомкнуть руки и свести пальцы в замок, когда вкрадчивый шепоток скользнул доверительно в самое его ухо:

— Хреново выглядишь. В зеркало давно не смотрелся?

Два долгих мгновения потребовались Отшельнику на то, чтобы вникнуть в смысл сказанного и вынырнуть из заключительного, апофеозного экстаза. В течение следующего миллимгновения, когда на его пальцах погасли все разом, словно выключились, энергетические «ногти», Отшельник успел пережить клиническую мини-смерть, пристукнутый, словно дубиной, элементарной мыслью: «А ведь он мог и не выждать этих мгновений…» О том, что Мятежник мог вообще не намекнуть ему о своем «зеркале» — то бишь отражающем заклятье, а преподнести старому «другу» неожиданный сюрприз, Отшельник подумал значительно позже.

Едва только к левому уху Отшельника, оглохшему на время в результате полновесного удара мыслью-дубиной, вернулась былая чуткость, оно — то есть ухо — услышало тихий смех. Потом в нем вновь раздался знакомый голос, сказавший не без удивления:

— Ну и ну!..

И принявшийся развивать эту мысль более полно уже в противоположном ухе Отшельника:

— А я-то боялся найти здесь вместо Фанатика смиренную овечку Божью! Отшельника! Ты ведь, кажется, так себя нарек? Скажу тебе по секрету, видал я на своем веку разных овечек, и даже, хочешь верь — хочешь нет, зубастых, как волки, но чтобы с этакими вот когтями!..

— Зачем ты явился?.. — подавленно прохрипело пространство голосом Отшельника, которого только что непочтительно обозвали Фанатиком.

— …Полосующими мирных гостей, как какие-нибудь матрасы, безо всяких на то причин, не утруждаясь даже предупреждением! — продолжал разглагольствовать голос в правом ухе. И добавил рассеянно, уже в левом: — Кстати, добавление «ты» очень к лицу твоему дежурному вопросу. Весьма его разнообразит! Советую в следующий раз ограничиться одним «Зачем?». Это внесет в него некоторый философский оттенок.

Пространство неопределенно перхнуло, булькнуло и умолкло надолго. Мятежник тоже молчал, должно быть, в ожидании новых дежурных вопросов, для внесения в них очередных радикальных корректив. Вопросы больше не сыпались, и старые враги, они же «друзья», один из которых только что едва не настругал другого нестандартной соломкой, продолжали висеть друг против друга в абсолютной пустоте, усугубленной теперь еще и гробовым молчанием.