Третья стихия

Она устремила высокомерный взгляд в глаза Карригана, невольно ожидая увидеть в них ответ на свой мысленный вызов. Грозовые глубины его глаз непроницаемо молчали, губы оставались плотно сомкнутыми, лишь чуть заметно дрогнули — то ли презрительно, то ли в едва уловимой усмешке. Императрица предпочла счесть это за усмешку. Так и не произнеся больше ни слова, Карриган развернулся к пульту и отключил автопилот, давая понять императрице с новым фривольным именем Илли, что собирается вести катер на посадку к Земле.

Глава 4 ЭТО СЛАДКОЕ БРЕМЯ ВЛАСТИ

Небольшой зал, выдержанный в стиле упрощенной роскоши периода раннего Всплеска, тонул в нежнейших переливах сатвардского заката, разыгрывающего свою ежевечернюю неповторимую трагедию на предоставленной ему шикарной сцене: одну из стен зала и часть потолка заменял огромный полукруглый колпак такой идеальной прозрачности, словно зал был большой террасой, распахивающейся на одну треть прямо в небо. Стены, выложенные дымчатым бадмонским камнем, плавились в тягучих изумрудно-розовых световых потоках; тяжелые незыблемые стены таяли, стремясь слиться с изменчивым неудержимым небом, в наивных попытках притвориться его эфемерным продолжением, имитируя расплывчатыми узорами камня легкомысленные изгибы облаков.

В центре зала располагался изогнутый в форме человеческого эмбриона стол, увенчанный тремя плоскими дощечками на своеобразных подставках. За столом, спиной к полыхающему закатными красками небу, сидел немолодой плотный человек в темно-зеленом костюме, соответствующем последнему слову высокой столичной моды. Снежно-белые волосы человека были идеально уложены, соответственно той же моде, тремя ровными продольными полосами, светлые пронзительные глаза испытующе буравили прямоугольный лист, лежащий поверх центральной дощечки. На широком породистом лбу обозначилась длинная аристократическая морщина.

— Еще семнадцать доменов Малого Кольца выразили свое согласие принести вам присягу, господин президент, — преданно вещало квадратное лицо, украшавшее своими мощными очертаниями лист на дощечке. — Осталось всего шесть, так что Малое Кольцо можно считать теперь практически полностью объектом федерации.

Глаза человека за столом едва заметно нетерпеливо прищурились.

— Так. А что же Большое?

Мужественные челюсти собеседника на мгновение сжались, черные букашки глаз при этом слегка расползлись в стороны, потом опять сползлись, уже заметно ближе к переносице.

— Из тех восьмидесяти пяти наместников Большого Кольца, что до сих пор не выразили своего согласия, восемь подали в отставку, остальные пока хранят молчание. Если позволите мне высказать свое мнение, господин президент, то в масштабах Большого Кольца их количество…

— Об их количестве пока говорить рано. Скоро оно уменьшится по крайней мере вдвое. Те, кто не присоединится в течение суток, жестоко поплатятся за свое неповиновение, и им это известно. Дайте пока список неприсоединившихся и имена отставников.

Квадратное лицо, послушно закаменев, исчезло с листа, сменившись быстро ползущими снизу-вверх черными строчками имен и названий. Шустрые строчки отсвечивали розовым в лучах заката.

— Заслон! — поморщившись, сухо приказал в пространство новый властитель рождающейся на глазах свободной космической федерации. Грандиозное полотно, царящее в небе за его спиной, моментально померкло, подернувшись пасмурной дымкой. Через мгновение уже не стены были продолжением огромного окна в небо, а само это окно стало продолжением спешно материализовавшихся стен, превратившись в точную их имитацию, дополненную еще картиной в самом центре. Картина, принадлежащая перу великого мастера Бодо Паркокри, изображала нечто вроде личинки матмарского ресничника в разрезе и в натуральную величину, стоящую на хвостике.

Пресветлый лорд, а ныне президент собранного им же в рекордные сроки всегалактического правительства Марк Севрый цепко просматривал бегущие перед ним по листку строчки, демонстрируя новоявленному произведению искусства позади себя все ту же равнодушную спину, какой мгновение назад и любовался на закат. Запоминать мятежные имена президенту не было нужды: эгнот — сложнейший прибор, запрограммированный на молекулярном уровне, и без того фиксировал в своей практически необъятной памяти все сигналы, поступающие на смотровой лист. Севрый лишь выхватывал взглядом из списка знакомые имена, отмечая про себя и беря на заметку их обладателей. Президент терпеливо ожидал перечня персон, подавших в отставку, не пожелав присягать новому правительству. Судьбоносное для многих высокостоящих лиц занятие президента было неожиданно прервано двумя возникшими одновременно отвлекающими факторами: донесшимся слева голосом секретарши и звуком разъезжающихся дверей. Сухощавое лицо секретарши неопределенного возраста среднего пола нарисовалось на смотровом листе левого эгнота и выпалило строго-официальным залпом:

— Ваше Величество, к вам советник по кадрам Док Ворон!

После чего проворно стерлось с листа.