Третья жертва

Что-то она расслабилась сегодня. Что-то ее потянуло на романтику. Рейни смотрела на Куинси и видела его мускулистую грудь под рубашкой, полоску темно-каштановых волос. Сильный, надежный мужчина. Положить бы голову ему на грудь… Слушать, как бьется под ухом его сердце… Обнимет ли он ее, прижмет ли к себе, как делают герои в кино?

Ее никогда так не обнимали. Разве что похлопывали добродушно по плечу. Или пониже спины, намекая, что не прочь развлечься. Ее не ласкали, не баловали нежными прикосновениями, и она как-то обходилась без этого. До сегодняшнего дня.

Рейни взяла из упаковки две бутылки. Бросила одну Куинси, другую пристроила к краю прикроватного столика и ударила по крышке основанием ладони. Над горлышком тут же поднялось холодное облачко тумана. Рейни глубоко вдохнула, втягивая в себя горьковатый вкус хмеля, катая его на языке. Черт. Чего бы она ни отдала за один только глоток. Долгий, успокаивающий, пьянящий глоток…

Но вместо этого она прислонилась к деревянному изголовью старой кровати и прижала бутылку к животу.

Куинси так и не открыл свою. Стоял и смотрел на Рейни цепкими темными глазами.

– Поговори со мной, – тихо сказала она.

– О каком разговоре может быть речь…

– Заткнись и поговори со мной.

Он вскинул бровь, отмечая явное противоречие в ее требовании.

– Какая она, твоя бывшая?

– Господи, ты меня убиваешь.

Рейни выпрямилась. Посмотрела ему в глаза.

– Я серьезно. Какая она?

Куинси вздохнул и, решив, что она настроена серьезно, снял крышку и приложился к горлышку. Потом устроился поудобнее на середине кровати. Рейни сидела, подобрав под себя ноги, и ее пальцы почти касались его бедра. Она смотрела на его горло в открытом вороте белой рубашки и не могла оторваться.

– Бетти – хорошая мать, – сказал наконец Куинси. – И замечательно заботится о наших дочерях… дочери. Дочерях.

– Как вы познакомились?

– В колледже. Мне хотелось получить докторскую по психологии.

– Она психолог?

– Нет. Бетти из богатой семьи. Колледж был нужен ей только для того, чтобы встретить подходящего мужа. Жаль. Она очень умная.

– Красивая?

Куинси ответил не сразу и осторожно.

– Возраст ее не испортил, – бесстрастно сказал он.

– Красивая, умная, хорошая мать… Ты скучаешь по ней?

– Нет. – Твердо и решительно.

– Почему?

– Наш брак умер давно. Когда мы познакомились, Бетти нравилось, что у меня за спиной служба в чикагской полиции. Она надеялась, что я перейду на более высокий уровень, стану практикующим частным психологом. Да я и сам так думал. Но потом меня пригласили в Бюро. Я не отказался. А бедняжка Бетти получила мужа-агента. Если бы я хотел угодить ей, остался бы психологом. Но я выбрал свой путь, и брак покатился по наклонной.

– Почему ты не говоришь о ней ничего плохого?

– Потому что она мать моих детей, и я отношусь к этому с уважением.

– Джентльмен, да? – В ее голосе прорвалась резкая нотка. Она не искала конфронтации, не собиралась ссориться, но, однако ж, ступила на эту дорожку. Конфликт был ее второй натурой, мягкости и добродушию Рейни всегда предпочитала драку. Ей почему-то вспомнился Джордж Уокер, и в глазах защипало. Только этого не хватало.

– В любой ситуации важно соблюдать приличия, – негромко добавил Куинси. – Я слишком часто сталкиваюсь с жестокостью и бесчеловечностью на работе, чтобы множить их самому.

– Я не такая воспитанная.

– Ты – нет. – Куинси криво усмехнулся. – Но тебе это только на пользу.

Рейни поставила бутылку на тумбочку. Ее не оставляло какое-то неугомонное волнение. Он указал ей достойный выход. Она не могла принять его предложение. На нее что-то нашло, и в таком настроении она знала только одну дорогу – в темноту, к опасности.

– Ты ведь тоже не из бедных, а, Куинси? Хорошие костюмы, дорогой одеколон… Тебе все это не в новинку.

– У нас не было денег. Мой отец – янки до мозга костей, из тех, кого называют болотными крысами. У него приличный участок земли на Род-Айленде, который он сам обрабатывает и который унесет с собой в могилу. Это он научил меня уважению к манерам. Научил любить осень, когда меняются листья и яблоки становятся хрусткими. А еще научил никогда не говорить близким, как они тебе дороги. – Куинси едва заметно скривился. – Костюмы же я подбирал сам.

Рейни встала на четвереньки, впилась в него взглядом и подалась вперед.

– Я – белая шваль.

Он не отвернулся, не отвел глаз.

– Не говори так.

– Это правда. Я объясняю, кто я такая, чтобы ты потом не предъявлял претензий. – Она придвинулась к нему еще ближе. Он остался на месте. – Я не белая и пушистая. Терпеть не могу извиняться. У меня дурной нрав. Мне снятся кошмары. Я редко бываю бодрой и веселой. А еще мне бы не надо делать это, но я, будь оно проклято, все равно сделаю.

– Врунья, – сказал негромко Куинси, а потом поднял руку, обнял ее ладонью за шею и притянул к себе.

Рейни приняла поцелуй, но первый контакт стал для нее шоком. Жаркое пламя и прохладный камень нашли друг друга. Она ощутила пивной вкус и жадно раскрыла губы, чтобы упиться им. Но потом его язык, сильный и требовательный, вторгся в ее рот, всколыхнув застарелую панику.