Третий фронт. Секретная дипломатия Второй мировой войны

В первые часы войны Сталин никак не хотел поверить в сам факт нападения. Даже в первой директиве, предписывавшей отразить немецкое вторжение, оговаривалось: советские части не должны переступать границу. Молотов во время состоявшейся на рассвете 22 июня 1941 года беседы с Шуленбургом с некоторой обидой говорил, что назревшие между обеими странами проблемы можно было бы решить и «мирными путями», а вызвавшие недовольство Германии приграничные маневры советских войск могли бы стать «предметом обсуждения». Судя по воспоминаниям бывших сотрудников посла, граф усмотрел в словах Молотова намек на некое компромиссное решение, которое удовлетворило бы Гитлера.

Имел ли граф основания для подобных надежд? Биограф Сталина Дмитрий Волкогонов обнаружил в сталинском архиве поистине сенсационный документ первых дней войны: на совещании с участием Сталина и Молотова обсуждалась возможность установления контактов с германской стороной для начала переговоров о «новом Брестском мире». Но было ли сделано такое предложение послу Шуленбургу?

Я беседовал об этом с двумя немецкими дипломатами, служившими в московском посольстве в 1941 году, — Хорстом Грёппером и Вальтером Шмидом. Последняя официальная встреча Шуленбурга с главой советской дипломатической службы, свидетельствуют они, состоялась в 5 часов 30 минут утра 22 июня. После этого посольство было отрезано от внешнего мира. Вечером 24-го интернированные дипломаты во главе с Шуленбургом приехали на Ярославский вокзал и специальным поездом отбыли в Кострому. Оттуда состав 1 июля по маршруту Харьков — Ростов — Баку — Ленинакан направился к турецко-советской границе и пересек ее 12 июля. Как утверждают Грёппер и Шмид, Шуленбург ни разу не покидал поезда.

Могло ли предложение о мире быть передано чуть раньше — до отъезда? В официальном отчете об отъезде посольства, позднее представленном Риббентропу, сообщается: 23 июня в 18.00 у Шуленбурга был заведующий отделом НКИД Павлов в сопровождении представителя НКВД. Состоялась продолжительная беседа.

Правда, Сталин и Молотов знали, что посол попадет в Берлин не так уж скоро, а если они хотели остановить гитлеровское наступление, то действовать надо было немедля. Но, может быть, у Сталина еще сохранялись иллюзии о способности Красной Армии к сопротивлению? Он только-только отдал директиву о переходе в решительное контрнаступление и, возможно, надеялся, что через неделю-другую сможет говорить с Гитлером в более благоприятных условиях. Или, наоборот, его испуг был так велик, что он готов был схватиться за любую соломинку.

Как бы то ни было, «личное послание» вполне могли передать Шуленбургу и по пути. Ведь до Ленинакана состав сопровождали представители НКИД и НКВД.

Среди пассажиров находился сотрудник немецкого посольства Герхард Кегель, являвшийся секретным сотрудником советской военной разведки. До 22 июня он регулярно встречался со своим «ведущим», полковником «Павлом Ивановичем Петровым» из Главного разведуправления. 22 июня связь прервалась, Кегель был в отчаянии. Однако однажды, выйдя во время остановки в пути на перрон, Кегель заметил своего друга «Павла Ивановича». Тот улучил момент незаметно передать Кегелю записку с указаниями. Спрашивается: почему в таком случае нельзя было передать послание и Шуленбургу?

12 июля Шуленбург сразу направился в Анкару к немецкому послу Францу фон Папену. В 22 часа 30 минут 15 июля 1941 года на имя имперского министра иностранных дел Иоахима фон Риббентропа пришла шифровка из Анкары за № 63. Фон Папен сообщал:

«Турция узнала из Москвы, что в начале войны Сталин в глубине души все еще надеялся на молчаливую договоренность с Гитлером в том смысле, что советский режим будет продолжать существование в восточной России. Его недоверие к Англии огромно, и он решился на договор (не заключать сепаратный мир) только тогда, когда Англия гарантировала ему подобное существование…»

Эти строки написаны уже после того, как было заключено советско-английское соглашение от 12 июля 1941 года о военном сотрудничестве, которое в числе прочего предусматривало отказ от сепаратных переговоров с Гитлером. Еще более важно, что телеграмму отправили непосредственно после встречи Папена с Шуленбургом. Последнему — куда лучше, чем упоминавшейся в шифровке Турции, — могли быть известны настроения и надежды Сталина. Тем более что телеграмма № 63 заканчивалась странной фразой:

«Подробное сообщение турецкой прессы послано с Шуленбургом».

Зачем было посылать такое сообщение лично с Шуленбургом! И не являлась ли эта фраза сигналом о подлинном источнике информации Папена — то есть о Шуленбурге? Действительно, прибыв в Берлин на специальном самолете Риббентропа, посол немедля запросил аудиенцию у фюрера. Она ему была дана. Но, когда Шуленбург заговорил о возможности компромисса, Гитлер резко ответил:

— 15 августа мы будем в Москве, а 1 октября русская война закончится!

Так, похоже, закончилась первая попытка Сталина.