Третий глаз Шивы

– Спасибо, Марк Модестович. Это существенная деталь. Мне необходимо отразить ее в протоколе. Могу я просить вас повторить некоторые места нашей беседы уже в официальной форме? Обещаю вам, что оформление протокола займет у нас не более десяти минут.

– Вы полагаете, что я по какой-либо причине могу изменить свои показания? Это ведь так называется, Владимир Константинович, – показания?

– Не совсем. Сейчас я использовал вас, если хотите, как консультанта. Но если то же самое вы расскажете мне уже в роли свидетеля и подпишетесь затем под протоколом… Тогда это будут показания.

– Насколько мне известно, свидетель не может уклониться от дачи показаний?

– Совершенно верно. Но в своем доме, разумеется, вы полный хозяин. С моей стороны было бы просто нетактично настаивать. Считайте, что я только прошу вас оказать мне любезность.

– Какие могут быть разговоры? Весь к вашим услугам. Может быть, нам лучше пройти в мой кабинет?

– Как скажете! – улыбнулся Люсин и взглянул на Марию.

– Пока вы изощрялись в любезностях, – она поднялась и взяла сигареты,

– я боялась слово проронить. Сидела тихо, как мышка.

– И напрасно. – Люсин тоже встал.

– Сиди, – кивнула ему Мария. – Можете оставаться тут, я все равно удаляюсь на кухню.

– Еще раз простите, Марк Модестович, – сказал Люсин, когда она вышла, – но время не ждет. – Он нагнулся за портфелем. – Мне самому не совсем ловко, но я ведь не в гости пришел…

– Можете не объяснять. – Сударевский энергично потер руки. – И оставим китайские церемонии. Давайте работать!

– Давайте. – Люсин вынул бланк протокола. – Номер паспорта помните?

– Пожалуйста. – Сударевский достал паспорт из внутреннего кармана обновленного сухой чисткой клетчатого пиджака.

– Прекрасно! – кивком поблагодарил его Люсин. – Готовьтесь теперь дать подпись, что осведомлены об ответственности за дачу ложных показаний, – сказал он, списывая паспортные данные.

– Трепещу, но готов.

– Вот здесь, пожалуйста, – указал Люсин и передал бланк Сударевскому.

– Извольте. – Он мгновенно поставил подпись.

– Теперь я, с вашего позволения, занесу сюда резюме нашей с вами беседы, и, если моя редакция вас удовлетворит, мы продолжим разговор уже для протокола. Идет?

– И это все, что вам нужно?

– На данном этапе.

– С вашего позволения, – подмигнул Сударевский, наливая себе на самое донышко.

– Так будет правильно? – спросил Люсин, отложив ручку.

Сударевский бегло пробежал глазами запись.

– Да. В момент полива на диаграмме действительно всякий раз возникало характерное ступенчатое плато.

– Подпишитесь прямо под этой строчкой, и пойдем дальше.

– Хорошо, – сказал Сударевский. – Раз у вас такой порядок.

– Вот именно, – благодарно улыбнулся Люсин, забирая протокол. – Теперь такой вопрос, Марк Модестович. – Он задумался, подыскивая точную формулировку. – Чисто условно ваши эксперименты носили название «Любовь – Ненависть», не правда ли?

– Совершенно правильно. Но это действительно не более чем условность.

– Можно ли, в таком случае, говорить, что программа «Любовь» вызывала у растений положительные эмоции, а «Ненависть» – отрицательные?

– Пожалуй, – подумав, согласился Сударевский. – По крайней мере реакции оказывались различными, сугубо специфическими.

– Программу «Ненависть» осуществляли вы?

– Да.

– «Любовь» – Аркадий Викторович?

– Совершенно верно.

– Как отражалось на ленте прижигание листа сигаретой?

– Серией зубчатых пиков ниже нулевой линии.

– А плато полива выше нулевой?

– Выше.

– Отличало ли растение Аркадия Викторовича от вас, Людмилу Викторовну – от Аркадия Викторовича?

– Несомненно… После серии прижиганий и раздражений электротоком растение однозначно реагировало на мое приближение.

– Как именно?

– Печатающее устройство регистрировало те же зубчатые пики, что возникали после ожога. Они выходили не столь четко выраженными, но тем не менее достаточно характерными.

– Значит, достаточно было вам только войти в комнату, чтобы растение испустило крик боли?

– Я бы не решился на столь эмоциональную формулировку. – Сударевский попытался скрыть улыбку. – Но, по сути, вы правы. Так оно и было.

– В протоколе эмоций не будет, – сказал Люсин, записывая. – Я попытаюсь соблюсти академическую трактовку… Какова была реакция растения на приближение Аркадия Викторовича?

– Спокойная апериодическая синусоида. – Марк Модестович изобразил пальцем пологие волны.

– Людмилы Викторовны?

– Реакция была схожей, но синусоида скорее затухала.

– Людмила Викторовна сообщила, что растения реагировали на ее физическое и душевное состояние. Это верно?

– Не думаю. Людмила Викторовна женщина сугубо эмоциональная, и ей многое кажется.

– Она говорила, что цветок отзывался на малейшие изменения ее настроения.

– Это скорее из области фантазии. Своего рода самогипноз.

– Но когда она тяжело заболела, разве Аркадий Викторович не поставил у ее изголовья цветок?

– Что-то такое припоминаю.

– И разве не совпала кривая ее температуры с колебаниями биопотенциалов листьев?

– О совпадении и речи быть не может. Это противоречило бы науке… Известные соответствия, конечно, наблюдались, но чтобы совпадение? Нет. Немыслимо.