Третий лишний. Он, она и советский режим

Впрочем, сугубо финансовая сторона интересует не столько ГБ, сколько специальный Третий отдел Московского управления милиции, ведающий борьбой с незаконными валютными операциями. Секретное наименование этого отдела — „Интурист”. Его начальник, некто Халфин, даже кабинет свой перенес из Управления милиции (ул. Петровка, 38) в гостиницу „Интурист”, чтобы быть поближе к объекту своей работы. Борцы с незаконными валютными операциями сами большим почтением к закону не отличаются. Халфин и его помощник Орлов не гнушаются брать взятки с проституток и за это оставляют им возможность заниматься своим бизнесом. Интересно, что в пышущем антисемитизмом Советском Союзе милицейские должности, связанные с валютой и проституцией, тем не менее, занимают евреи. Евреями являются не только Халфин и Орлов, но и третье важное лицо этой иерархии, некто Володя, надзирающий за валютными делами в мотеле „Можайский”. Двое первых — действуют с полицейской грубостью. ЦЕНТР их боится и откупается. В мотеле „Можайский” принят другой стиль. Опекаемые Володей, проститутки и фарцовщики специально изучают еврейский религиозный календарь, чтобы преподнести Володе деньги в виде праздничного подарка. За это Володя, блюдя заключенный с ними завет, предупреждает свою паству о каждом готовящемся налете или облаве. Особенно благоволит он к единоверцам.

Зачем власти назначают на столь выгодные, „жирные” должности евреев? Мне кажется, что причина кроется в том, что евреи в СССР — люди особенно зависимые. Благодаря этому начальству легче управлять ими, евреи легче идут на то, чтобы поделиться с вышестоящими своими доходами. А в случае нужды на еврея можно легко свалить всю ответственность. Ведь хорошо известно: во всех бедах России виноваты евреи.

Отношения милиции и ГБ с миром ЦЕНТРА и взаимоотношения „центровых” между собой еще ждут своего Шекспира. Здесь все боятся друг друга, предают друг друга и все пытаются сохранить при этом дружественные отношения, ибо зависят друг от друга. Офицер милиции, вчера еще на дежурстве вызывавший фарцовщика или проститутку к себе в кабинет и честивший их последними словами, сегодня, сняв мундир, может зайти в бар и галантно целовать проститутке руку, осведомиться у фарцовщика о его здоровье. В интимном, чаще всего пьяном разговоре такой офицер готов признаться, что сам боится, чтобы его не выдали товарищи по работе или даже проститутки и фарцовщики. „Ведь не пожалеют, посадят, — жалуется он тем, кого клеймит как преступников. — А у меня — семья…” И проститутки жалеют бедолагу милиционера, который в своем кабинете называет их не иначе, как „суки”. В ЦЕНТРЕ фарцовщик выдает картежника или мошенника и потом, опять-таки сквозь пьяные слезы, кается перед ним: „Пойми, старик, не мог я иначе; они мне яйца дверью прищемили…” И это иносказательное выражение, означающее полную безвыходность, примиряет предателя с преданным.

В тех случаях, когда ГБ или милиция считает, что какой-то „центровой” служит им недостаточно преданно и его следует „вывести из игры”, остальные проститутки и фарцовщики послушно исполняют роль свидетелей обвинения и топят того, с кем вчера лишь пили за одной стойкой. Так что при всей своей обеспеченности и даже (по советским стандартам) богатству человек ЦЕНТРА постоянно висит над пропастью. Такая ситуация изгоняет из „центровых” отношений всякий намек на нравственность. И гонители и гонимые принимаютодин закон: „Умри ты сегодня, а я — завтра”.

Впрочем, внешне люди ЦЕНТРА более склонны к смеху и шуткам, нежели к выявлению эмоции страха. Может быть, это зависит от охотничьего азарта, в котором они постоянно пребывают. Жизнь непредсказуема, шальные деньги мутят разум. И возникает извечное русское: „Эх, погибай моя телега… Все нипочем”. Человек, имевший связи с ЦЕНТРОМ в 70-е годы, рассказывает, что дипломаты, аккредитованные в Москве, особенно из латиноамериканских и арабских стран, как-то очень быстро подхватывают эту интонацию, об-русевают и сами превращаются в „центровых”. Свое новое воспитание они получают главным образом от московских валютных проституток. По „центровой” философии деньги — это хорошо, но главное не деньги, а удовольствие, кампания, приятельство, та видимость единства, которую так ценят русские люди, часто и подолгу сидящие за пьяным столом.