Третий лишний. Он, она и советский режим

Почему, однако, в главе, посвященной рабочему классу, автор так много говорит о работницах? Если судить по советским пропагандистским плакатам, то наиболее типичным представителем рабочего класса является решительного вида плечистый мужчина лет сорока в спецовке и белой курортной рубашечке. Если же заглянуть в статистические сборники, то нетрудно убедиться: большую половину рабочего класса страны составляют не мужчины, а женщины. По официальной статистике число рабочих непрерывно растет. Но еще быстрее растет число женщин-работниц. К началу 70-х годов рабочий класс вырос по сравнению с 1928 годом в 8 раз. В 1939 году в Советском Союзе было 33,5 процента рабочих, в 1959 — 49,5 процента, а в 1973 году рабочих было уже 67,7 миллиона. С семьями они составляли более 60 процентов населения страны[54]. К началу 80-х годов можно ожидать примерно 70 миллионов рабочих. А это значит, что на заводах, железных дорогах, на стройках сегодня трудится никак не меньше 40–42 миллионов женщин — 57–60 процентов рабочего класса страны[55].

Есть и другая причина, по которой советская работница заслуживает особенно пристального внимания исследователя. По самой природе своей женщина острее, чем мужчина, переживает все то, что связано с интимной жизнью. В России к этой области чувств у нее есть еще особое, исторически сложившееся отношение. В массе своей женщины России предпочитают мужа любовнику. В их системе ценностей брак стоит выше адюльтера. Но демографический перевес и бедность женской рабочей массы разрушают эту традицию. Тем не менее, русская рабочая баба даже в самом грязном распутстве своем, в свальном грехе общежитий и подворотен стремится сохранить хотя бы тень того, что зовется любовью, хотя бы намек на уважение и добрые чувства мужчины.

Вспоминается рассказ московского рабочего, любителя женского пола. Человек не слишком разборчивый, но вместе с тем не чуждый внутреннего чувства, он из бесчисленных своих похождений запомнил и выделил одно, когда даже его, профессионального обольстителя, что-то затронуло за живое. Бонвиван этот в очередной раз весело проводил время в женском рабочем общежитии. Пил с молодыми работницами, которых видел в первый раз. Одна, лет 20, ему приглянулась. Он ей — как будто тоже. Простая рабочая лошадка, недавно из деревни. Русая челка, серые глаза. Они чокнулись гранеными стаканами с водкой, допили бутылку и перебрались на кровать. „На койке все бабы для меня на одно лицо, — признался москвич. — Тут уж нет разговора „даст или не даст”, важно только „стоит или не стоит”. По этому принципу и развивались дальнейшие отношения сторон. „Мы забрались под одеяло. Я стал расстегивать на ней лифчик, стягивать трусы. Спьяну руки не слушались, что-то там у нее затрещало. И тогда она сказала шепотом: „Ладно, ладно, не рви, я сама сниму. Только скажи, гулять ты со мной будешь?” И знаете от этого гулять у меня даже сердце зашлось…”

Что так поразило пьяного мужика? У простых людей слово „гулять” означает „ухаживать”. В деревне гуляют парни с девками за околицей, в городском саду, до революции пожарники гуляли с прислугами. Для интеллигентного уха словечко это звучит довольно пошло, но для работницы из общежития оно содержит всю гамму ее мечтаний. Гулять, это значит, что они будут назначать друг другу свидания; что они будут вместе куда-то ходить; что она сможет появиться с ним на людях… В ее просьбе гулять содержалось желание хоть как-то очеловечить, облагородить скотские отношения свои с незнакомым мужчиной. Деревенской девушке, лишь недавно ставшей к станку, хотелось вдохнуть в свой разврат хоть какую-нибудь надежду на близость… Мой собеседник не пожелал рассказывать, как сложились его дальнейшие отношения с этой девушкой-работницей. Скорее всего никаких отношений не возникло. А просто, как это чаще всего бывает, вскочил он рано утром с чужой койки и бочком-бочком, чтобы не попасться на глаза коменданту общежития, побежал сонный и хмурый к себе на завод.

Мой случайный собеседник, слава Богу, хоть обратил внимание на призыв своей случайной подруги. Миллионы других мужчин в России вообще не слышат, что женщина говорит им в постели. Ибо слушать и слышать женщину уже после того, как она прошептала свое „да” — большое мастерство. И владеет им в Советском Союзе ничтожно малое число особей мужского пола, независимо от принадлежности к тому или иному классу. В том числе к рабочему.