Третий лишний. Он, она и советский режим

Вернемся, однако, к судьбе коренных жительниц села. Местная женская колония тоже не чужда интереса к интеллигенту. Особенно, если он не слишком горд и не слишком стар. Актер кино, диссидент, выпустивший на Западе книгу „Мой папа убил Михоэлса”, Владимир Гусаров описал одно из таких деревенских приключений. Фильм, в котором он принимал участие, снимался на Кавказе. В курортном городе, бродя по рынку, Гусаров познакомился с „симпатичной брюнеткой”, рабочей из пригородного совхоза. Завязался разговор. Горожанин намекнул, что хотел бы поближе познакомиться с крестьянкой. Женщина просто и естественно ответила, что „побеседовать непрочь” и повела актера к себе в деревню. Жила она в общежитии совхозных работниц. По дороге они купили несколько бутылок сухого вина и бутылку водки. Вот как выглядела эта встреча в описании самого Гусарова: „В комнате общежития стояло 5 или 6 кроватей, стол, простенькие стулья и табуретки — ни занавесочек, ни ширмочек. Кровать моей знакомой отличалась от прочих — ее украшали четыре сияющих никелированных шара и горка подушек… Все было очень благородно — я без умолку тарахтел, девушки почтительно слушали, интеллигентно попивая сухое вино… Когда пришла пора ложиться спать, моя дама, кубанская казачка, сняла с горки самую маленькую подушечку-думку и сказала, что она будет перегородкой между нами. Все сочли, что это прекрасный выход из положения.

Владелица кровати с бомбончиками полагалась не столько на думку, сколько на то, что сожительницы скоро заснут и шепотом просила меня подождать… Не знаю, что на меня нашло в ту ночь, но у нас почти не оставалось времени пошептаться. Ей, занимавшейся физическим трудом на свежем воздухе, пришлось уговаривать меня, неврастеника, поберечь здоровье — я вновь и вновь повторял пройденное… Утром, когда зажгли свет, мне пришлось притвориться спящим. Девушки незло шутили насчет думки, но особенно происшествие не смаковали”[62].

Итак, психологические препятствия к тому, чтобы молодая женщина отдалась малознакомому мужчине, в современной колхозно-совхозной деревне невелики. Они легко преодолеваются в том случае, если мужчина сам пьян и предлагает „угостить” водкой предполагаемую партнершу. „В этом случае расстояние между простым разговором на деревенской улице и сексом очень коротко, — свидетельствует москвич Е. Б., 41 год, которому неоднократно приходилось жить в подмосковных деревнях. — Еще более легко сближение происходит на свадьбах, когда в село приезжает много гостей из разных мест и в том числе из города. После свадебного ужина подвыпивших гостей укладывают в избе на полу за занавеской. Свадьбы и общие ночевки, как правило, кончаются групповым сексом или, говоря по-русски, „свальным грехом”.

Я уже говорил в предыдущей главе о роли водки, этого главного двигателя сексуальной жизни рабочих. То же можно сказать и о сельских жителях. Называя водку двигателем половой жизни в СССР, я не шучу и не играю в парадоксы. Беседы с деревенскими учителями и врачами, с теми, кто подолгу жили в селе, убеждают в том, что это так. В силу особенности российских традиций и психологического склада простого человека, который никогда не держал в руках сексуальных романов и не видел соответствующих фильмов, ему, чтобы расковаться для половой близости (с женой или не с женой), необходима изрядная доза спиртного. Именно выпивка снимает природные и традиционные тормоза и толкает мужчину на поиски партнерши. В России существует даже выражение: „выпить для храбрости”, что по сути означает попытку ослабить психические тормоза, мешающие свободным отношениям с окружающими и в том числе отношениям сексуальным.

Этим традиционным возлияниям помогает то обстоятельство, что при дефиците на все почти товары и продукты питания водка, вино и коньяк имеются в любом советском магазине, в любой самой захудалой лавке. О том, насколько широко советские (особенно сельские) граждане пользуются этой возможностью, говорит статья писателя Петра Дудочкина, появившаяся в 1980 году в московском журнале „Наш Современник”. Показав постоянно растущие цифры производства спиртных напитков в СССР, Дудочкин сообщает: „В июне 1980 года в Батуми проходила всесоюзная конференция по проблемам коммунистического воспитания. Конференция отметила, что в среднем по СССР каждый десятый рубль советской семьи тратится на спиртные напитки. В деревне же на спиртное идет до 30 % всех доходов семьи. Ежегодно 12–15 процентов взрослого населения попадает в медицинские вытрезвители”[63].

А вот другое свидетельство: „В советской индустрии вытрезвления, — пишет доктор медицинских наук Владимир Голяховский, — занято более 100.000 работников, в том числе 10,000 врачей и 40.000 фельдшеров и медицинских сестер. Приблизительно 3 миллиона пьяниц, нуждающихся в изоляции и лечении, постоянно заполняют вытрезвители. Причем основная группа этих 3 миллионов — рабочие мужчины в возрасте от 25 до 50 лет…” [64]