Третий не лишний

Эвон как бровки-то хмурит. И гневные искорки из глаз пытается высечь. Не человек, а кибернетический организм. С моторчиком. Запугал тут всех до чертиков. Как тех ежей… ну вы сами знаете чем.

Открою секрет. Можно сказать, интимную тайну.

Сан-Саныч таким вот тупым образом пытается ухаживать за Ириной. Банально и незатейливо. Отчаянно и безнадежно. Помните в детстве: самую привлекательную девочку – портфелем по затылку? Незабвенный Генка фон Мюнхаузен даже философский базис подвел под это явление: «Не потому что нравится, а потому, что сами они во всем виноваты!»

Так и у Козета, только с поправкой на почтенный возраст – приглянулась девка, так давай перед ней начальника корчить. И это – не потому что глаз положил, не думайте, это потому что… виноваты вы тут все, короче. Ну, вы поняли.

Хотите доказательств? Их есть у меня.

Пожалуйста: разносит нас обоих, а смотрит только на меня. Тогда как я, на секундочку, вообще лицо пострадавшее. Хотя бы по факту испачканного парадно-выходного костюма. Был, так сказать, вслепую изъят из благополучной семьи и поставлен перед предложением, от которого не смог отказаться. И самое интересное – достаточно мне сдать Ирину – что, мол, ее была идея с монастырем, и начальственный разнос в мгновение ока сдуется. Еще и похвалят негодников!

Только я не оправдываюсь.

Покорно (что уже необычно в наших кругах) молчу, время от времени виновато вздыхаю с надрывом, бросая на Ирину выразительные взгляды. А она, со своей стороны, даже и не торопится восстанавливать справедливость. Наслаждается ситуацией.

Почему? Риторический вопрос.

Вот еще один: как вы думаете, чувствует ли женщина, что она кому-то там нравится? Что краснеющий и потеющий начальник перед ней (хотя какой он начальник, к чертям?) на самом деле вовсе и не сердится, а всего-навсего лишний раз пытается привлечь к себе внимание. И на лбу у него написано: «О боже! Что же это за напасть такая? За что, о господи? Эх, лучше было бы портфелем по маковке!»

Все началось этой весной, когда Ирина чуть не погибла.

Опоздай мы с Козетом на минуту – все, кранты. Не было бы на свете нашего третьего товарища, который для нас никогда не станет третьим лишним. И Сан-Саныч, как мне видится, именно тогда и сломался по поводу нашей боевой подруги. Получил эмоциональный шок, сдвинувший в его сознании пласты профессиональных навыков, под которыми оказались нетронутые залежи заповедных нежных чувств. Которых, к слову, сам он панически боится. Отчего и хмурит бровки, на радость своей бессердечной пассии.

– Саша, – произносит она низким грудным голосом, – я думаю, Старик осознал свою ошибку. Давай… мы (!) его простим… на первый раз (!)…

!!!

У меня просто слов нет!

Вы только поглядите на это гламурное создание!

Особенно радует это мурлыкающее «МЫ», от которого по нашему Казанове наверняка мурашки бегают размерами эдак не меньше таракана. И это притом, что все тут прекрасно знают, кто на сей раз был заводилой проведенной с монахом операции. Включая, между прочим, и Сан-Саныча. Тем не менее! Вот так и становятся лицемерами бывшие честные и хорошие люди. И не говорите после этого, что любовь добра.

Все!

Пора прекращать это кобелирование. О деле надо думать, о деле, друзья мои!

– Так надо было, партнер! – напустив голливудского пафоса, заявляю я. – Нельзя было терять темпа нашего расследования. И поскольку это был мой план (взгляд со значением в сторону развлекающейся львицы), попрошу отметить, что нам теперь известна фамилия фигуранта.

– А ну-ка отвернулись, мальчики!

Ирина потянула с себя сарафан, томно изгибаясь. Знает же, что мы рефлекторно, просто автоматически бросим взгляд на голос! И к тому же – нашла время переодеваться! Тут люди по делу разговор имеют, а она…

Козет вспыхнул красным и резко, всем корпусом развернулся к окну спортзала. Я, конечно, тоже отвернулся, правда, не так стремительно, как наш Ромео, успел все же укоризненно покачать головой. Вот вам и второе доказательство: вообще-то мы – оперативники, на секундочку. Люди циничные и много чего повидавшие в жизни. Как тот булгаковский Азазелло, который уверял, что видел не только голых женщин, но даже женщин с начисто содранной кожей.

А тут такие розово-пунцовые нежности!

– Короче, – попытался справиться с несвойственным ему смущением Сан-Саныч, плюща нос об оконное стекло, – разговаривал я с Алексеем. Ну, насчет русской борьбы и его учеников. Так вот – глухой номер. Не помнит он Богдана.

– Это было бы слишком просто, – философски изрекла Ирина, шурша своим ситцем у нас за спинами. – И эту тему наверняка Шеф уже пробил. Не дурнее нас.

– Ну да, – согласился я, задумчиво разглядывая гуляющий по набережной народ за окном. – Только, как ни крути, этот Богдан все равно как-то «привязан» к Лехе. Нет в стране второго такого стиля борьбы. И поверьте мне, не будет! А что-нибудь еще Алексей говорил? На другие темы? Ведь ты наверняка, Саныч, с ним долго на вокзале терся. Правда же?