Третий не лишний

Кстати, почему люди в таких ситуациях всегда вытягивают шею, безнадежно пытаясь рассмотреть собственную спину? Ведь это по умолчанию невозможно. Для тех, кто не увлекается флексингом. Все равно ведь тянемся!

– Увидел?

– Что?

– Царапину. На спине.

Это что, сарказм? Мне кажется или она действительно прикалывается? Ей что, то же самое пришло в голову, что и мне? Странно.

– Пустяки, – отмахиваюсь я и вдруг с ужасом замечаю, что в моем поведении начинает нежданно проявляться… крутой мачо, этакий бесшабашный ковбой-рейнджер, знаменитый меткостью пальбы из кольта и стрельбы… глазами. – До свадьбы заживет. Вообще-то бывало и похуже.

– Расскажешь? – тут же уцепилась Полина и вдруг… доверчиво сунула свою мягкую ладошку в мою руку.

Я оторопел. Скажу больше: оторопели оба в моей голове – и ребенок, и взрослый. Первый явно был не готов к сближению с ровесницами, а второй… да, блин, я себя сейчас старым извращенцем почувствовал, подглядывающим на детском пляже за переодевающейся детворой. У меня внучка почти ее возраста!

Кошмар!

Тем не менее отдергивать руку, как от раскаленного прута, было глупо. Я решительно сжал малюсенькие пальчики, стараясь несильно их травмировать, и ускорил шаг.

– Может, и расскажу… когда-нибудь, – буркнул, отмечая со злорадным удовлетворением, как «сдувается» показушный ковбой-обаяшка, – ты говори, куда идти-то. Я ведь не знаю, здесь направо?

– Ага. Потом прямо, и там дом в конце улицы. Слева. С блестящей крышей.

– Анжела говорила, что ты в гости приехала?

– Да. К маминой подруге, тете Тане. Они с мамой вместе в Киеве учились, в педагогическом.

– Так у тебя мама учительница?

– Да нет. Она институт бросила. Давно. Из-за папы. Они познакомились на Андреевском спуске, в духовной общине. Там люди вместе выступали за свободу и против войны.

– Какой войны? – не понял я. – При чем здесь война? Мы же ни с кем сейчас не воюем.

– Да любой войны! Вообще. Мир во всем мире! В общине девиз был «Занимайтесь любовью, а не войной». Непонятно?

От неожиданности я фыркнул.

Да, с этой пигалицей не соскучишься. Она сама хоть понимает, что ляпнула? Вряд ли.

– Хиппи, что ли? – сообразил я. – А! Вон откуда твоя хрене… то есть… фенечка!

Я покрутил левой рукой у себя перед носом.

Теперь становится понятным происхождение и холщовой сумки с бахромой, и кучи разного рода бусиков и браслетиков в прикиде моей нечаянной спутницы. И опять вольное племя свободных людей. Единение с природой и все такое прочее. Что-то часто они стали мелькать на моем горизонте. А ведь в Союзе власти их не особо-то и жалуют! Специально, конечно, не преследуют, но и… бесплатными талонами отоваривать не торопятся.

– Браслетик на счастье, – убежденно сказала Полина, – он к тебе силы Космоса привлекает. Кто его носит, на того мать-Природа по-доброму смотрит. Ну и помогает чем может. С хулиганами же тебе помогла?

– Ну коне-эчно! – скептически протянул я. – Только матушка-Природа мне и помогла! «Берегите, люди, природу… мать вашу!» И она вас будет… лелеять за пазухой.

Вот дурочка малолетняя!

Родители – уроды, загадили мозги ребенку с малых лет, а ей еще жить да жить. Говорю же – религию можно соорудить из чего угодно, вся беда – в степени фанатизма. Как в нашем веке стало модно говорить – «упоротости». Вот вам пример типичной «упоротой» девочки. Аж жалко!

– Вот мы и пришли, – сказала Полина, останавливаясь и забирая свою ладошку из моей, – а тебе действительно помогла мать-Природа. Дала тебе ловкость и храбрость. И умения разные – как драться, как защищаться, как слабым помогать. И не только из-за моей фенечки. Просто ты хороший. Чистый и добрый. Особенный! Вот тебе Космос и помогает.

Вот это да!

А ведь это аргумент. Не какой-нибудь пустой лепет сопливой девчонки, а вполне весомый и здравый посыл. Тоже, конечно, из «упоротой» обоймы, но… не без логики. Своеобразной, эзотерической, но – логики! Интересно, она сознательно это выдала или повторяет как попугай «мудрости» хиппующих родителей? Скорей всего, второе. Но все равно – любопытно.

– А ты с родичами сюда отдыхать приехала? – спросил я, заинтригованный донельзя.

Девчонка отрицательно замотала головой.

– Мама меня на поезд посадила, а здесь на вокзале встретили. А папы нет.

Мама – оторва! Восьмилетнюю девчонку – одну на поезд. Ну и ну! «Хиппи», одно слово. Безбашенные!

– Папа умер? – деликатно поинтересовался я.

– Нет. Он пропал.

И замолчала, спокойно глядя на меня.

Неожиданно я ее «почувствовал». Точнее – понял, чего она ждет. И молчит выжидающе. Если я сейчас в ответ тоже промолчу – разговор окончен. По всей видимости, для нее неприятный и тяжелый разговор. Если спрошу, то она скрепя сердце ответит. Из вежливости, из соображений хорошего отношения ко мне, из благодарности за защиту – в любом случае ответит, как бы ей этого ни не хотелось. То есть ход как бы за мной. И почему-то у меня появилось смутное, но навязчивое ощущение, что меня… проверяют. На вшивость.

Фу! Бред какой-то! Девке не больше восьми лет. Что за тесты?

Тем не менее не буду трогать эту тему. Что-то мне подсказывает – не надо, ее проблемы – это ее проблемы.