Третий не лишний

– Старичок! – стала тормошить меня Ирина. – Утро-то какое, солнечное, а ты дрыхнешь, как дед старый!

– Какой дед? Попрошу без фамильярностей! Где мой кофе? Позаботился кто-нибудь?

– Я тебе плюшки принесла из буфета, а чай сам забульбулируешь.

– Ко-о-офя хочу-у-у!

– М-да, неплохо бы. – Сан-Саныч, золотой человек, уже пихает кипятильник в банку с водой. – Сейчас бы растворимого! Из Одессы.

Вот все хорошо в этом времени, а… кофе, блин, нету! Цикорий и ячменный напиток не считаются. Жутко скучаю даже не по самому кофе, а… по запаху! По утреннему оздоравливающему и пробуждающему запаху ароматного бразильского кофе! Вам бы хотелось проснуться утром под запах цикория? А ячменя? А полстраны просыпается, и ничего себе, даже не жужжит…

– Коф-фэ! Где мой коф-фэ?! Гарсон! Уволю к чертям!

– Смилуйся, батюшка. Испей уж чаюшки грузинского! Не обессудь.

Ничего так, Козет. Учится понемножку прикалываться, как все нормальные люди.

– Все! А ну-ка, отвернулись к стенке. Я в ванную…

– Прости, наш белый господин. А ванну-то холопы и пропили! Два тазика только и осталось. Подойдет?

– Ну, ладно-ладно, в душевую! Чего к словам-то придираться? Видите, не проснулся еще! Купили мне пасту?

– И снова не гневайся. Не завезли в буфет пасту-то интенданты проклятые. Порошок вот зубной. Зато смотри, какое название заманчивое. «Мятный»! Мм, аж самой захотелось, гляди, слюна потекла.

Ну все, трындец зубам. Истончением зубной эмали я еще не страдал.

– Давай уж. С вами поведешься… научишься пользоваться всякой дрянью… Что?! Опять воды горячей нет?! А сегодня что за авария? Происки империализма? Сантехник в депрессии? Бюрократизм? Волокита? Что вам еще жить мешает?

– Не угодили мы, Сан-Саныч, барину-с. Гневаться, однако, изволят. Как жить-то дале будем? Не миновать теперича плетей.

– Может… ему самому всыпать малехо?

– Я ф-фсе ф-флы-фу!

– Тсс! Слышит же! Замордует потом. Сгноит на галерах. По гроб жизни кандалами звенеть будем.

– Да, слух у него… как у соба-ба-ки, а глаз – как у… кстати, ты не слышишь?

– Чего?

– Стучится кто-то! Э-э… женщина, вы к кому? Да-да, здравствуйте… к кому? К Караваеву? Вы уверены? Хм…

Я замер с зубной щеткой во рту и прислушался.

– Да, знаем такого. А вы кто ему будете? Да-да, Караваеву. Кто? Мама? Вы мама Вити Караваева? Та самая мама?

Я похолодел.

– А Витя же… в пионерском лагере! Да, конечно, как лучшему спортсмену, ага, кружка… как его… шахматного! Правильно, как лучшему спортсмену-шахматисту! Что? Почему вы решили, что он здесь? Где? В душевой? Да быть этого не может! Кто вам сказал? Женщина, вы куда? Туда нельзя! Стойте…

Я заметался по скользкому кафелю.

Куда? В окошко? Оно малюсенькое и очень высоко, под потолком. Не допрыгнуть. Может, в подсобку? Да она, блин, забита вся ведрами да швабрами! Черный ход! У нас же из санузла есть выход в подземку!

Скользя и пробуксовывая, я рванулся к фальш-стене, за которой находилась потайная дверь черного хода. Только она так мудрено открывается! Самое что некстати – долго.

Впрочем, все равно не успеваю…

Дабы встретить опасность лицом и не потерять его окончательно, я, поскользнувшись очередной раз, резво развернулся на сто восемьдесят градусов и обреченно уставился в проем открывающейся двери. Черт, что же наплести мамочке?

Дверь медленно отворилась, и…

– Слушай, Старик, а у тебя вся щека в порошке!

– А где… – До меня постепенно стали доходить вся низость и коварство моих боевых товарищей. – Вы что? Там что, никого нет?

– Ты все же поаккуратнее зубы-то чисть. Порошок – он… абразивный как-никак. А что если в глаз попадет?

Две наглые ухмыляющиеся рожи!

– Дебилы! – со смаком продиагностировал я. – Два громадных разнополых конченых дебила! Кретины! Две катастрофические ошибки человеческой эволюции. Два огорчения мамы-Природы. Конвульсии Галактики. Слезы на щеках каменных истуканов. Перхоть Тутанхамона. Отторжения крайней плоти. Испражнения огорченного таракана. Сексуальные фантазии придушенной выхухоли. Да вы друг друга стоите! Два молодца, одинаковых с лица. Чук и Гек. Болик и Лелик. Не! Белка и Стрелка… на излете траектории…

– Хва-атит, ой-е-ей, не могу больше, – простонала бьющаяся в истерике Ирина. – Заткнись наконец! Пощады! У-у-уй… мама…

– Старик! Уважаю, – полез ко мне с рукопожатиями Козет, но наткнулся на мой пылающий негодованием взгляд и… тут же передумал сокращать дистанцию. – Вот ведь может же человек… формулировать!

– Не подлизывайся! И ты, предательница, хватит ржать. Вообще пошли вон отсюда! Дайте спокойно зубы почистить, дегенераты… гы-гы… вот же ушлепки… гы-гы-гы…

И заржал сам за компанию, зачем-то пытаясь зажать себе рот ладонью, белой и пахучей от зубного порошка. А действительно, зачем? Веселая же минутка, туды ее в качель! А дебилов здесь получается гораздо больше, чем двое. Раза в полтора. И все ржут, как табун любимцев генерала Пржевальского.