Третий пояс мудрости. (Блеск языческой Европы)

Феи— мужчины в Европе исчезли довольно рано, а некоторым народам Гиндукуша они известны и сегодня. Среди их демонов и пери «есть и мужчины и женщины, — отмечает К. Йеттмар. — Существует тенденция рассматривать демонов женского пола как существа, готовые помочь и менее опасные». Это без всякого сомнения самый древний, первоначальный пласт индоарийских верований, давший жизнь европейским эльфам, гномам и феям, но сохранившийся в первозданном виде только у народов высокогорий, тысячелетиями изолированных от мира. В их юшах нетрудно признать титанов, точно так же оспаривавших власть богов над миром. Их сучи — это вполне европейские феи: сходство заходит так далеко, что они, как добропорядочные русалки, стирают в воде свои одежды. Калашские вароти, жестокие и вспыльчивые, — это рудры индийцев или черные эльфы европейцев. В гиндукушских мифологиях вароти и сучи считаются «мужчинами» и «женщинами» одного народа и обитают на определенных горах или у определенных озер (обнаружить такие места — к несчастью, это все равно что пересечь радугу на море). Из числа вароти избирался король, из числа сучи — королева. Со временем вароти стали восприниматься как злые силы и, пишет Йеттмар, «демонизируются или вовсе исчезают из поля зрения», тогда как сучи, напротив, сделались олицетворением «чистых обитателей высот». по-зидимому, то же самое произошло когда-то и в мире европейских фей.

Три этажа мироздания (у индийцев — Трипура) породили в конечном счете три этажа сознания. Пантеоны всех народов более или менее четко стали подразделять своих представителей на богов и духов природы, общины и человека. Эльфы были духами природы и не имели имен. Феи покровительствовали общине, и некоторых из них мы знаем, так сказать, «в лицо». Оставалось сделать последний шаг. Обратив извечного и смертельного своего врага волка в друга, одомашнив свирепого кабана и набросив ярмо на огромное животное с рогами, как ножи, укротив наконец лошадь, человек, осознавший себя как личность, поставил на службу и потусторонний мир. Подчинив для начала эльфов феям (природу — общине), он взял от тех и других качества, пришедшиеся ему по душе, дополнил их недостающими и изобрел третий, индивидуальный вид духов — домовых. В них переквалифицировались наиболее добродушные эльфы, успевшие привязаться к людям, а также некоторые феи. Одни из них стали гениями рода или семьи, например литовский Сидзюс, другие — гениями личности (Гельбс).

Самыми первыми домовыми, вероятно, были те, что имели вид змей, например общеславянские «домовые души» и прусские «домашние змеи» — духи— охранители дома, обитавшие в маленьких норках. Впрочем, здесь мы, по-видимому, имеем дело с ужом — безобидным для человека покровителем жилища и домашнего хозяйства, особенно скотоводства и земледелия. Чтобы удержать их у себя и снискать расположение, места их обитания — за печкой, в овине, в бане, на гумне — отмечали соответствующими маленькими изображеньицами и оставляли возле них еду — чаще всего блюдечко с молоком или сливками. До этого лакомства был охоч, например, общеславянский Гивоитс, являвшийся в виде коричневой ящерки. Обращает на себя внимание любопытное обстоятельство: точно так же почитали души усопших славяне и греки, полагая, что покойник продолжает оставаться в своем жилище, только в ином облике. Кроме змей, греки представляли эти души в виде птиц (вспомним Морану и Дно!) и насекомых, как потом мыслились и эльбы. Слово «псюхе» — душа, по-гречески — еще и бабочка, мотылек. Но лучше всего для этой цели, как выяснилось, подходил змеиный облик. За обиду, причиненную такому домовому, следовало скорое возмездие. Лишь после истребления змей различными мифологическими персонажами появилось новое поверье, что змеи, ушедшие под землю (кстати, змея и земля — слова одного корня), пожирают трупы (например, литовский дракон Визунс) и что победа над змеей — это победа над смертью. Самым близким вариантом смерти были, как уже говорилось, засуха, голод… Венды и померанцы персонифицировали дух умершего уже в виде карлика Минде — вчерашнего эльфа.