Третий полицейский

Как обычно, имеются свидетельства, что он проводил некоторые тайные эксперименты. По-видимому, одно время он считал, что «тюремщиком» человечества, удерживающим его на однонаправленной линии забвения, является сила тяжести и что окончательная свобода лежит в неком направлении вверх. В качестве средства к избавлению он безуспешно рассмотрел авиацию, после чего провел недели за конструированием своего рода «барометрических насосов», приводимых в действие «ртутью и проводами», для расчистки обширных площадей Земли от влияния силы тяжести. К счастью для местных жителей, как равно и для их движимого имущества, больших результатов он, видимо, не достиг. В конечном итоге его отвлекла от этих занятий необычайная история с водяным ящиком.

Как я уже намекал, минуты через две по возвращении с сержантом Плаком в белую контору я бы дорого отдал, чтобы мельком взглянуть на дорожный знак, указывающий направление вдоль «ствола» сосиски.

Мы едва успели полностью переступить порог, как нам стало совершенно ясно, что присутствует посетитель. На груди у него были цветные лычки высокой должности, но одет он был в полицейскую синеву, а на голове нес полицейскую фуражку с очень ярко сверкающей в ней специальной кокардой начальственной должности. Он был очень толстый и кругообразный, с минимальными руками и ногами, и обширный куст его усов щетинился от норова и самодурства. Сержант сначала отдал ему удивленные взгляды, а потом отдал ему по-военному честь.

— Инспектор О'Корки! — сказал он.

— Как понимать пустоту отделения в уставные часы? — гавкнул инспектор.

Звук, издаваемый его голосом, был груб, как будто шероховатым картоном терли о наждачную бумагу, и было ясно, что он не доволен ни собой, ни другими людьми.

— Сам я лично отсутствовал, — уважительно отвечал сержант, — по срочному вызову и полицейской службе высшей важности.

— А вам известно, что два часа тому назад человек по имени Мэтерс был найден недалеко отсюда в паху канавы у дороги с брюхом, вскрытым ножом или острым инструментом?

Сказать, что этот сюрприз серьезно помешал функционированию моих сердечных клапанов, было бы все равно как сказать, что раскаленная докрасна кочерга согреет вам лицо, если кто-нибудь решит ею вам туда угодить. Я переводил взгляд с сержанта на инспектора и обратно, а внутри у меня все трепетало от ужаса.

Похоже, что в окрестностях объявился наш общий друг Финнукан, сказал Джо.

— Конечно, известно, — сказал сержант.

Очень странно. Как ему могло быть известно, если последние четыре часа он с нами вместе ходил по велосипед?

— Какие же шаги вы предприняли и сколько шагов? — пролаял инспектор.

— Длинные шаги и в правильном направлении, — ровно ответил сержант. — Я знаю, кто убийца.

— Тогда почему же он не заарестован в заключение?

— Уже. — Где?

— Здесь.

То был второй удар молнии. Опасливо оглянувшись назад, я не увидел за спиной убийцы, и мне стало ясно, что темой частного разговора двух полицейских являюсь я сам. Я не протестовал, потому что у меня пропал голос и рот пересох, как сухарь.

Инспектор О'Корки был слишком зол, чтобы обрадоваться чему-либо столь удивительному, как слова сержанта.

— Тогда почему же он не заключен в камеру под ключ на два оборота и под замок? — проревел он.

Тут сержант впервые приобрел слегка удрученный и стыдливый вид. Лицо его стало немного краснее, чем было раньше, и он направил глаза на каменный пол.

— Сказать по правде, — сказал он наконец, — я держу в ней свой велосипед.

—' Понятно, — сказал инспектор.

Он быстро нагнулся, насадил черные прищепки на оконечности своих брюк и затопотал по полу. Только тут я заметил, что все это время он опирался одним локтем о стойку.

— Смотрите, чтобы вы исправили эту неправильность незамедлительно, — выкликнул он вместо «до свидания», — и выпрямите искривление, и посадите убийцу в клетку, прежде чем он вырвет пузырь у всей окрестности.

После этого он исчез. До нас донеслись грубые скребущие звуки по гравию, признак того, что инспектор предпочитает старомодный метод посадки на велосипед ласточкой.

— Ну вот, — сказал сержант.

Он снял фуражку, подошел к стулу и сел на него, удобно устраиваясь на своем широком пневматическом сиденье. Он вынул из кармана на животе красную материю, отцедил шары пота со своей просторной физиономии и расстегнул пуговицы гимнастерки, как будто для того, чтобы упорхнула на крыльях отбывавшая там срок беда. Потом он со всей научной точностью приступил к изучению подметок и носков своих полицейских ботинок, что было признаком сражения с некой крупной проблемой.

— Что вас беспокоит? — обратился я, к этому времени уже очень стремясь обязательно обсудить произошедшее.

— Велосипед, — сказал он.

— Велосипед?