– Тут, представьте, все в порядке. Вы видели, как на плацу перестраиваются, скажем, батальонные колонны? Не по одному, не по одному, а все разом. Направляющий топчется на месте, а остальные заходят, заходят, больше шагов делает тот, кто на крайнем фланге. И никто, заметьте, не вылезает, не высовывается. И мы вместе, гуртом, так сказать, пытаемся перестраиваться. Мы – как все. Соблюдаем инструкции и указания. Наше дело практическое – не отставать и вперед не забегать.
Хотя завтрак и сопровождался серьезным разговором, но не слишком затянулся. Надевая в прихожей шинель, Семен Аркадьевич напутствовал:
– А в «Верный путь» наведайтесь. Поживите. Не пожалеете. Про доярку или про передового механизатора напишете. Таких там пруд пруди. А если не наберете материалу, так не печальтесь, заглянете ко мне, подскажу. Вам положительный материал нужен. – Брови прокурора многозначительно приподнялись. – Сейчас положительный материал должен быть в особой цене. Все остальное – временно, переменчиво, как женская мода. Помяните мое слово.
– Но материал, который мне вручили в редакции, скреплен подписями конкретных людей. Там «Верный путь» упоминается лишь походя, речь идет о широком круге явлений.
– Да знаю, знаю, о чем идет речь, – с досадой махнул Семен Аркадьевич, уже натянув шинель. – И что вы, право, уперлись в то, что подбросили сомнительные люди?
– С чего вы взяли, что сомнительные?
– А я всегда знаю, что говорю. Вот сейчас уйду, и к вам начнут являться те, кто якобы подписал письмо. Они и откроют глаза.
– Но ведь в письме факты, ссылки на документы.
– Факты, факты, – недовольно повторил прокурор, – факты, как справедливо заметил великий наш писатель, это еще не вся правда. И многое зависит от того, как повернуть факт, под каким углом на него взглянуть и как истолковать. А документы тоже разные бывают. Не всякому документу приходится верить. Что толковать, это вы проходили, когда учились. Да и так знаете. Честь имею, – неожиданно оборвал себя прокурор, козырнул и удалился, привычно сунув под руку служебную папку.
Я проводил Аркадия Семеновича долгим взглядом, отмечая поразительную прямизну его спины и твердость, уверенность походки.
Представил прокурора вышагивающим по улице. Посмотреть со стороны – безупречный человек, никто не смеет кинуть осуждающий взгляд. Ни-ни, ни под каким видом. «По земле проходит как хозяин…»
Удивительно, неужели Семен Аркадьевич не понимает, что в лучах занимающегося дня былое тает, выдыхается. Нет, не догадывается. Поскольку в руках все еще сила. И немаленькая.
Все вышло так, как говорил прокурор. Вскоре заявились по одному и по два те, чьи фамилии значились под письмом в редакцию. Они уверяли, что никогда и в глаза не видели никакого письма, а подписи их поддельные. Кое-кто даже расписывался, доказывая, что его рука совсем не такая. Другие представили дело таким образом, что будто их опутал какой-то заводила-смутьян, все изобразил вкривь и вкось, а сам взял да и смылся. И концов не оставил.
Ясно, меня тут со всех сторон обложили флажками, как обкладывают волка. И на номерах стоят опытные стрелки, не знающие промаха. Прокурор оказался хорошим режиссером.
Выход один – в «Верный путь».
В «Верном пути»
Туда я и наладился, злорадно повторяя про себя: «Нет, Семен Аркадьевич, вы недооценили меня. Вы сами вложили мне в руки нити, которые тянутся, как изволили выразиться, «по горизонтали и по вертикали».
Водился, что говорить, за мной грех, когда я поддавался соблазну и, нажимая на то, что выдавалось за блестящие достижения, закрывал глаза на теневые стороны, слагал похвальные оды. Что говорить, бывало, от восторга кружилась голова, отчего прибавлялось усердия. Но на этот раз искуплю вину, пусть она и непроизвольная. Вина есть, значит, придется искупать.
Федор Петрович Казанков представлялся кругленьким, упитанным человеком в годах и непременно с бегающими хитрыми глазками. А он оказался совсем-совсем не таким. Внешне спортивен, моложав, одет по-городскому – отличная твидовая тройка, модный галстук, сорочка цветная, по последней зарубежной моде, с сияющим белизной воротником. Будто вот-вот из далекой-далекой командировки. Не зная, можно было принять за инженера, учителя, даже скорее за кандидата наук, а то и за доктора. Может быть, Казанков и в самом деле только что вернулся из зарубежной поездки. Нынче это просто.
Я приехал в «Верный путь» в сопровождении инструктора обкома, который, идя впереди, смело толкнул дверь кабинета Казанкова как раз в тот момент, когда председатель давал указания двум подчиненным.
Завидев инструктора обкома, Казанков поднялся, снял очки в массивной роговой оправе – такая оправа идет под грифом «директор» и очень любима руководителями областного ранга. Глаза у Федора Петровича оказались никакие не бегающие, обыкновенные серые глаза. Смотрел он прямо, нисколько не заискивающе. Не сказать чтобы особенно приветливо, но и без всякой неприязни, смотрел нормально, спокойно, как смотрят честные люди, привыкшие со всеми держаться ровно.
Инструктор обкома представил меня.