Третий прыжок кенгуру (сборник)

Едва прослышав о том, что Востроносов основательно начал работать над новой повестью, Кавалергардов тут же принялся ее шумно рекламировать. Ему не терпелось заявить, что затянувшаяся было творческая пауза открытого им гения наконец кончилась и скоро, очень скоро читатели насладятся новым произведением.

Наседали на Акима газеты и радио, еженедельники и альманахи, требуя отрывков или отдельных глав. Несколько киностудий и телевидение предлагали соблазнительные договоры на экранизацию повести «Двое под луной», давая заранее обязательство пригласить на главную роль только Металлину Востроносову и никого другого. Даже завлиты театров пробовали начать переговоры об инсценировке повести. Все это сулило солидное вознаграждение и тоже заставляло трудиться, как принято говорить, в темпе.

Аким спешил, хотя свойственная всем пишущим мучительная тревога за судьбу рождающегося произведения и не покидала. Чтобы проверить себя, Аким раза два читал отрывки из повести в кругу близких друзей на даче Кавалергардова. Кроме хозяев, присутствовали Чайников и Артур Подлиповский, проявлявший особенно острый интерес к новому детищу юного гения. Оба чтения прошли успешно. Присутствующие хвалили горячо. Слух о новой повести Востроносова быстро распространился, лирические отрывки появились в молодежной газете и в еженедельнике. На страницах печати снова замелькали портреты Акима Востроносова, наиболее нетерпеливые критики начали высказывать самые похвальные предположения относительно достоинств новой повести, которую теперь все ждали с вполне понятным нетерпением.

Все это настроило на неумеренно оптимистический лад и самого Акима, даже те недостатки, какие он видел достаточно отчетливо в новой повести, начали казаться преувеличенными.

И в «Восходе» повесть была принята с восторгом. Предложение Аскольда Чайникова, пропустившего по настоянию Кавалергардова уже почти весь Союз писателей через машину, – список в двух экземплярах с определением истинной одаренности теперь хранился у него и у Иллариона Варсанофьевича, – испытать через умную машину и новую повесть Акима было решительно отвергнуто не только главным редактором, а и сотрудниками. Но прежде всего главным редактором.

– Зачем это? – укоризненно возразил Илларион Варсанофьевич Чайникову. – Вы готовы уже все превратить в недостойную игру. Гениальность установлена как бесспорный факт, а проявление ее могут быть весьма различны. И это ничего не должно менять. Так что это совсем зря. Ни к чему, дорогой, абсолютно ни к чему.

Кавалергардов и на этот раз позаботился о том, чтобы заранее организовать положительные отзывы о новой повести сразу же по выходе ее на свет. Но все прошло не так гладко, как раньше. Завалишвили был в отъезде, Фикусов сказался больным, редактору еженедельника Большеухову были посланы гранки, но он остался подозрительно глух – отрывка не напечатал и статьей не отозвался.

И дальше все пошло совсем не так, как предполагалось после пробных чтений. «Двое под луной» прохладно приняли читатели и особенно некоторые критики, начавшие усердно разносить новую повесть Востроносова.

Промахи и в самом деле были очевидны – вещь неровная, сыроватая, камерная по сюжету и материалу, даже при удачном исполнении вряд ли могла, по мнению критиков, претендовать на широкое общественное звучание.

Кавалергардов объявил все это злопыхательством, заговором завистников. Ему пришлось употребить все свое влияние, чтобы хоть отчасти сдержать поток колких замечаний, грозивших рекой хлынуть на страницы печати.

Сыскались и друзья, еще совсем недавно заверявшие в своей преданности, садившиеся за стол у Акима, как у себя дома, которые теперь отпускали без всякого стеснения едкие шуточки по поводу очевидных промахов новой повести. А что касается Артура Подлиповского, рекомендовавшегося лучшим другом Востроносова, так он в открытую радовался неудаче, постигшей Акима. Многим при встрече Артур старался наговорить о творческой несостоятельности юного гения, обращая свой рассказ обычно в ловкую полушутку, рассказанную будто бы только ради забавы.

– Деревня-матушка сказывается. Не могла не сказаться, – говорил он с улыбочкой в оправдание того, что случилось с Востроносовым.

Самые неприятные слухи начали доходить и до Акима, больно ранили. С каждым днем он убеждался в том, что на этот раз его постигла подлинная неудача. «Вот и верь похвалам друзей, их льстивым отзывам», – горько сетовал Аким.

Боль свою он переживал затаенно, так, что никто, включая и Меточку, не догадывался о его состоянии. Ему стыдно было, что повесть не удалась, связанные с ней надежды не оправдались. Его преследовало чувство, будто он подвел не себя, а кого-то еще: на него надеялись, ему безгранично верили, а он взял и обманул.

Впервые в своей жизни наш герой испытал самое удручающее чувство, которое убивает человеческую волю – чувство отчаяния. Неведомое дотоле молодому человеку, оно вконец отравляло существование.