Третий прыжок кенгуру (сборник)

Но не нами сказано: не так живи, как хочется. Едва только Востроносов намерился не противиться временному забвению, как вдруг, как говорится, в один прекрасный день над его головой снова нежданно-негаданно раздался гром небесный.

А гром этот грянул после того, как у редактора Большеухова выдалась свободная минута и он решил поболтать по телефону с приятелем. Такая минута в редакционной круговерти выпадает обычно после подписания номера на выход в свет. Номер сдан, полосы ушли под пресс, а там и на ротацию, которая с нарастающим уханием и гудением будет выдавать и укладывать в стопы экземпляры тиража.

В такую минуту можно после напряженной работы и расслабиться. Правда, не совсем, не до конца. Все еще может случиться. К примеру, вбежит со всех ног «свежая голова», есть в газете такая должность, не штатная должность, а назначаемый ежедневно работник, в обязанности которого входит только одно – свежим глазом внимательнейшим образом вычитать подписные полосы и, если потребуется, немедля доложить о замеченной ошибке. Если это случится, то как в лихорадке затрясет всех, кто имеет отношение к выпуску номера – от редактора до выпускающего в типографии. Тогда придется возвращать из-под пресса матрицы, бить, даже переливать, а отпечатанные экземпляры под нож. И все в темпе, в темпе, ибо сорвать график выпуска нельзя – каждый хочет получить газету утром.

К счастью, такое бывает не каждый день. И потому после окончания работы над номером хочется передохнуть, расслабиться, успокоить себя надеждой, что на этот раз никакого ЧП не произойдет. И тут важно на что-то переключиться, позвонить, к примеру, приятелю, если есть повод. А повод у Большеухова как раз подвернулся. Надо чуть-чуть подзавести, как это водится между друзьями, но в то же время и предупредить Кавалергардова, как-никак приятелю грозит неприятность.

Разговор Большеухов начал спокойно, даже нарочито спокойно.

– Как живешь-можешь, Илларион?

Кавалергардов тем не менее насторожился: звонок поздноватый, неурочный. Большеухов редко в такое время звонил. Если бы речь шла только о том, как живешь-можешь, то можно бы и до завтра подождать. Значит, что-то есть. Тем не менее Кавалергардов ответил в тон, спокойно:

– Пока можется. Не особо чтоб, но можется. Что еще скажешь, чем порадуешь?

– Да чем порадовать? – томил душу Большеухов, вроде бы не решаясь выложить то, чего ради взялся звонить.

– Не обрадуешь, так огорчишь. Ладно, выкладывай.

– Привет тебе и твоему крестнику Акиму Востроносову от члена-корреспондента Кузина.

– Ты что, с ним виделся? – встрепенулся Илларион Варсанофьевич. – Что он тебе наговорил?

– Где там видеться, он же сейчас симпозиум заворачивает. Недоступен.

– Так какой же привет? – в голосе Кавалергардова послышалось раздражение.

– Отчет с ихнего симпозиума печатаем. Ты, поди, газетных отчетов и не читаешь, – попрекнул приятеля Большеухов. – А на этот раз взгляни, имеет смысл… – Большеухов и еще бы распространялся насчет отчета с симпозиума, но как раз в этот момент ему принесли остро пахнущий типографской краской сигнальный экземпляр, который безотлагательно требовалось просмотреть и подписать на выход в свет. – Извини, брат, сигнал на стол положили, потом договорим.

Но потом они не договорили. Минут через пятнадцать Кавалергардов сам позвонил Большеухову, но ему ответили, что редактор подписал номер и уехал.

Илларион Варсанофьевич остался в полном неведении, что за привет ему и Акиму послал член-корреспондент Кузин и каким образом газетный отчет о работе симпозиума кибернетиков может касаться их обоих. Возможно, Никодим Сергеевич просто похвастался практическим применением машины? Возможно, и беспокоиться нет оснований. Но стал ли бы без сколько-нибудь серьезного повода звонить Большеухов? Сомнительно.

Неясная тревога точила сердце, и потому Илларион Варсанофьевич дурно спал, поднялся с зарей и одним из первых появился у только что открывшегося газетного киоска, взял несколько газет, поместивших отчеты, одни в кратком изложении, другие в более полном, и тут же с жадностью пробежал их глазами.

Из подробного отчета следовало, что на очередном пленарном заседании со справкой выступил глава советских электроников и кибернетиков Никодим Сергеевич Кузин и в пух и прах разбил выступления некоторых представителей западной науки, утверждавших, что думающие машины ближайшего поколения смогут заменить человека в любой сфере интеллектуальной деятельности и даже выйдут из-под контроля их творцов. В качестве примера приоритета живого человеческого разума над механическим интеллектом Никодим Сергеевич рассказал о случае с рукописью повести писателя Акима Востроносова «Наше время». В газетном отчете приводилось такое высказывание ученого: «Да, машина во много раз превосходит человеческий разум в быстроте действий. Ее можно будет оснастить таким образом, что она получит возможность корректировать собственные ошибки и даже устранять их. Но контролировать любой механизм – неотъемлемая прерогатива человека!»