Третий прыжок кенгуру (сборник)

Примерно так рассуждал и примерно так казнил себя Никодим Сергеевич Кузин, лежа на диване в своем кабинете и глядя отсутствующим взглядом в стену. Он забывался коротким сном, мычал и корчился от невыносимых страданий совести.

Так продолжалось ровно сутки. Потом он, вконец измученный, принял две таблетки снотворного, заснул и проспал двадцать часов кряду. Спал как убитый, будто провалился в черную бездонную яму. Домашние начали беспокоиться, уж не произошло ли чего-нибудь страшного, потому что так долго слишком тихо было в кабинете ученого. Но тревожить не смели, помня его строгий наказ.

К счастью, ничего страшного не произошло. Сон подействовал на Никодима Сергеевича как самое целительное средство. Он пробудился бодрым и даже счастливым, потому что был полон энергии и желания работать. А это Кузин ценил превыше всего.

Проснувшись, Никодим Сергеевич в первые минуты даже и не вспомнил о том, что произошло на стадионе, все равно если бы там никогда и не был. Он лишь удивился тому, что спал почему-то в одежде, а не в мягкой пижаме, к которой так привык. И еще Кузин удивился тому, что весь письменный стол и бумаги на нем покрыты слоем серой пыли, – это значит, соображал он, что ни сегодня утром, ни вчера и даже, пожалуй, позавчера в его кабинете не убирали. Но еще больше удивился ученый тому, что его пиджак висит не в шкафу и не на плечике, как обычно, – для научного работника, почитал он, порядок, даже в мелочах, важнее всего, – а просто брошен на поручень кресла.

Кузин поднял пиджак, повесил его на спинку кресла, присел к письменному столу и зачем-то полез в карман пиджака. В правый карман. Едва опустил руку, сразу же обнаружил жесткий сверток.

Что это? Никодим Сергеевич извлек сверток и принялся рассматривать. То был бутерброд, завернутый в вощеную бумагу, а поверх нее обернутый еще листком с машинописным текстом на одной стороне.

С этого момента заработала память и вернула ученого к событиям, происшедшим третьего дня на стадионе. Все-все мгновенно пронеслось перед мысленным взором Кузина. Живо припомнилась даже такая малюсенькая деталь: именно этот вот листок, в который обернут бутерброд и промасленный меньше, служитель стадиона поднял из щели настила и подал ему. А он, подержав некоторое время бумагу в руке, не сообразив, что с ней делать, еще раз обернул бутерброд и сунул в карман.

И тут Никодима Сергеевича осенила догадка – а ведь этот листок есть не что иное, как страница из гениальной повести Акима Востроносова «Третий прыжок кенгуру»! Да, да, Кузин совершенно отчетливо припомнил, как в тот момент, когда он выкручивал рукопись из аппарата, что-то белое мелькнуло и косо кануло под настил. Теперь Кузин окончательно понял, что это листок из гениальной рукописи. Никодим Сергеевич осторожно разгладил мятый листок, и первой мыслью было непременно вернуть его гениальному автору. Таково было первое побуждение, но тут же проснулось и любопытство, и мелькнула счастливая мысль: «Пушкина и Лермонтова можно узнать по одной-единственной строфе, даже по одной строке. Гоголя и Толстого отличишь по абзацу, по одной характерной фразе. А тут не строка, не абзац – целая страница гениального текста!

Никодим Сергеевич принялся читать драгоценную страницу. Первая фраза звучала так: «Анна встретила Вронского».

Кузин разразился хохотом. Такой оглушительный, такой веселый смех зазвучал в кабинете ученого, что все домашние вздрогнули и испуганно насторожились.

Минуты три смеялся Никодим Сергеевич, хохотал во все горло, весело, легко, беззаботно, так что и у домашних стало легко на сердце, а потом, вытирая счастливые слезы, захлопал в ладоши и закричал:

– Гениально! «Третий прыжок» и… – тут ученый, все еще не в силах унять смех, уже не выкрикнул, а простонал: – Гениально!!!

1974

Дарю за ненадобностью

Настоящее счастье, проснувшись, ощутить неистовое желание работать. Будто за время ночного отдыха оно копилось и копилось, зрело и вот, с пробуждением, заявляет о себе радостным нетерпением, приятным покалыванием в каждом суставчике, в кончиках пальцев, поднимается теплой волной в сердце, разливается по всему, готовому к действию телу.