Читаем Третий прыжок кенгуру (сборник) полностью

Близость к истокам хорошо питает творчество Подколокольникова. Ему нет нужды особенно трудиться над сбором материала, а тем более вживаться в него – сызмальства живет им, все тут близкое, родное, все на сердце.


Жизнь каждого из нас – без преувеличения, можно сказать, целый роман. Роман, который естественно делится на главы и главки. И хотя я не собираюсь писать роман о Серафиме Подколокольникове, о писателях вообще не принято писать роман, этим они сами занимаются, лишь бегло знакомлю с некоторыми вехами его жизни, тем не менее, и свой краткий рассказ вынужден разбить на своего рода главки.

Итак, главка «Алла Константиновна». С нее начинается существенный поворот в судьбе нашего героя.

Близость и чуткость к происходящему в деревенском мире определила направление жизненного пути Серафима Подколокольникова. Еще будучи на студенческой скамье, дерзнул он предложить к опубликованию в местной молодежной газете сельскую зарисовку. Вроде и проблематики особенной в ней не было, а резонанс вызвала неожиданный.

Рассказывалось в ней о судьбе сельской учительницы, некоей Аллы Константиновны. Зарисовочка так и называлась «Алла Константиновна».

Чем же был вызван неожиданный резонанс первой публикации? Да правдой, неприкрашенной правдой. Подколокольников рассказывал о появлении в селе юной выпускницы пединститута, стройненькой, привлекательной, державшей первое время городской фасон. Она и реснички подводила, и губки подкрашивала. И в школу непременно прихватывала лакированные лодочки, в которые переобувалась из резиновых сапог, ибо без них по улице не пройти. Идя на урок, звонко отстукивала изящными каблучками.

И уж конечно, Алла Константиновна притягивала к себе взоры нетерпеливых деревенских ухажеров, которые при дефиците невест совсем осатанели. Они ей едва не с первого дня проходу не давали. Но по первости старались ухаживать вежливо, как сами выражались, культурно.

Да и деревенский люд относился к юной Алле Константиновне весьма и весьма почтительно, хотя учительское сословие давно, можно сказать, ни во что не ставил, в особенности его женскую половину. Еще с учителями-мужчинами считались, а учительниц вроде как и не замечали.

Любая доярка, любой механизатор получает вдвое-втрое против учителя, а с высоты такого благополучия стоит ли замечать разных мелко оплачиваемых, всякую там «интеллихенцию», которая только и может учеными словечками бросаться, недоедать, а при этом все же ухитряться наводить внешний лоск.

На культурные ухаживания Алла Константиновна не поддавалась. «Заносится», – решили молодые скотники и механизаторы.

«Ничего, наша будет, обломаем», – пообещал при всех разухабистый скотник Васька Маслаков. И как-то в вечерний час, улучив момент, когда укатила с ночевкой в райцентр к сыну бабка Анисья, к которой на «фатеру» поставили новенькую учительницу, рассовав по карманам телогрейки по пол-литра, вломился к Алле Константиновне.

Хотя и вломился, но поздоровался, можно сказать, вежливо и даже учтиво. После «здрасте» мотнул головой, что в его понимании должно было означать поклон.

Проделав это, Васька без приглашения сел за стол, оглядел стоявшую в недоумении учительницу и, спохватившись, метнулся к повешенной на гвоздь телогрейке. Извлек из карманов два заветных пол-литра, со стуком водрузил на столе и бесцеремонно приказал:

– Ставь закусь.

Пораженная таким оборотом, Алла Константиновна тем не менее мужественно проговорила:

– Кажется, я вас в гости не приглашала.

– Ладно, приглашала – не приглашала, дело десятое. Я сам пришел. Молод, не женат, четыре кола в месяц мои, а случаем и поболее выходит. Какого рожна?

Алла Константиновна что-то залепетала свое. Но Васька не считал нужным слушать, пошел на приступ…

Взял, не взял – дело темное, но на всю деревню ославил.

На следующий день Алла Константиновна явилась в школу с опухшим от слез лицом, с ненакрашенными губками и с неподведенными ресницами, что сильно умалило ее в глазах даже восторженных учеников и послужило как бы очевидным подтверждением Васькиных подлых россказней.

После такого случая юная учительница стала в деревне полностью своя. С этого дня она не только никак не возвышалась над остальными, но и ничем уже не отличалась от всех. Ее с тех пор не только не выделяли, а даже не особенно и замечали.

Спустя время обратал Аллу Константиновну механизатор куда более приличный, чем Васька. Женившись, он отделился от родителей, завел хозяйство – поставил в сарае корову, поросят, кур – все как полагается.

И пришлось учительнице обихаживать живность. Сначала у нее не очень-то получалось, но со временем, куда деваться, втянулась.

Губки подкрашивать стало некогда и незачем, как и ресницы подводить, в школьном коридоре больше не стучали ее каблучки, ходила она на занятия как и все – то в расхожих скороходах, то в резиновых сапогах, а то и в валенках…

Зарисовка всколыхнула общественность, имя Подколокольникова прогремело на всю область. И когда он получил «корочки», то место в штате областной молодежки ему было готово.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХX века
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее