Однако в одном отношении эта катастрофа предоставила определенную возможность. Ухудшение отношений с немецким соседом было настолько серьезным, говорил Гитлер вице-канцлеру фон Папену, который все еще находился под домашним арестом после «Ночи длинных ножей», что для исправления ситуации требовалось участие очень высокопоставленного политика. Будучи личным другом убитого австрийского канцлера и известным католическим государственным деятелем, Папен прекрасно подходил для того, чтобы успокоить крайне напряженные австро-германские отношения. Поэтому Гитлер назначил его послом в Вене. Понимая, что у него не было особого выбора, Папен согласился. По его просьбе из тюрьмы выпустили его секретаря Гюнтера фон Чиршки-Бёгендорфа, находившегося там после событий 30 июня, который отправился в Австрию вместе с ним. Последний остававшийся в правительстве консервативный политик с независимым мнением наконец был убран с пути — неожиданный побочный результат плохо организованного путча[1450]
.Дипломатическая изоляция Германии зимой 1934/35 года, казалось, стала окончательной[1451]
. Единственным лучом света во мраке оказались результаты референдума, проведенного в малой земле Саар в западной части долины Рейна 13 января 1935 года. На мирных переговорах в 1919 году французы, которые явно рассчитывали, что им удастся отделить эту территорию от Германии при наличии достаточного времени, провели через Лигу Наций постановление, по которому Саар переходил под их мандат при условии, что по истечении пятнадцати лет будет проведен референдум, на котором жители этого региона выскажут свое окончательное мнение по поводу того, в какой стране они хотят жить. Пятнадцать лет закончились в конце 1934 года. Вообще говоря, в подавляющем большинстве говорившие на немецком языке жители Саара никогда не желали отделяться от Германии: 445 000 саарцев, около 91 % из подавших свой голос, выразили свое желание стать гражданами Третьего рейха. Они сделали это по ряду причин. Перспектива оказаться во Франции в роли немецкоговорящего меньшинства была не слишком привлекательной. В Эльзасе и Лотарингии французские власти шли на все меры с целью подавить немецкий язык и культуру и вели жесткую дискриминацию тех, кто оставался верен своему прошлому. В Сааре французские правители также проявили себя бестактными эксплуататорами. Практически везде их считали не демократами, а империалистами. В Германии к этому времени отношения между нацистами и католиками еще не ухудшились настолько, что католическая церковь, к которой относилось подавляющее большинство саарцев, посчитала бы необходимым рекомендовать сохранить подобный