Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

Если мы, будучи вынуждены экономить боеприпасы, прибегали к наиболее трудной тактике, то наш противник располагал неограниченным боезапасом для артиллерии и минометов. Цепи из наших бойцов истончились настолько, что мы больше не могли удерживать линию сплошной обороны и устраивали отдельные гнезда для групп охранения, между которыми двигались патрули... Сегодня после утреннего боя от 39-й П[ехотной дивизии] осталось всего 6 офицеров и около 300 человек личного состава... Командиры докладывали, что из-за переутомления бойцы впадают в апатию, и теперь ни жесткие понукания, ни личный пример, ни «разговоры по душам» желаемого эффекта не приносят[1037].

Немецким генералам пришлось отступить. Гитлер в ярости подписывал кипы приказов, предписывавших войскам удерживать оборону. Но ситуация была безвыходная. Даже любимец фюрера Вальтер Модель, и тот не внял прихотям Гитлера и отступил, пойдя на тактические ухищрения ради того, чтобы максимально сохранить численность войск. Когда советские армии двинулись к Харькову, Гитлер приказал удержать город любой ценой, но Манштейн и его командующий Вернер Кемпф возразили фюреру, заявив, что это невозможно. Гитлер тут же сместил Кемпфа, но заменивший его генерал повторил сказанное своим предшественником, и фюреру пришлось согласиться с выводом войск из города. Германские войска, покидавшие район битвы под Курском, оставляли позади картины апокалиптического разрушения, где, по описанию одного немецкого солдата, «каждое дерево и каждый куст были разодраны в щепы, а весь район действий — сплошь усеян искореженными орудиями, сгоревшими танками и подбитыми самолетами... Картина, невольно ассоциировавшаяся с концом света, действовала угнетающе на всех — кроме, разве что, обладателей стальных нервов»[1038].

III

Долгие месяцы, отделявшие битву под Курском (июль — август 1943 г.) и высадку союзников в Нормандии (июнь 1944 г.), иногда называют «забытым годом» войны[1039]. Прекрасно понимая безнадежность положения, немецкие генералы периодически запрашивали у Гитлера свободы действий, чтобы использовать огромные степные пространства для крупномасштабных тактических перемещений своих войск и попыток отрезать и уничтожить наступавшие армии Советов. Но Гитлер, считавший эти запросы оправданием трусливого отступления, продолжал с еще большей настойчивостью требовать удержания линии обороны. Поэтому отступление германских войск все чаще происходило не по единому плану, а спонтанно, в качестве ответной реакции на угрозу их окружения советскими армиями. Очень часто вместо планового отхода подразделения немецкой армии в панике бросали позиции[1040]. В течение всего упомянутого периода германские войска почти непрерывно отступали, сжигая и уничтожая все, мимо чего они проходили. Молодой пехотинец так описывал сцену отхода своего подразделения за реку Днепр в письме остававшейся в Германии жене:

Все, что располагалось на противоположном берегу реки, горело вот уже несколько дней. Знаешь, все поселки и деревни в районе, который мы теперь покидаем, были преданы огню. Этой участи не избежали даже самые убогие деревенские домишки. Все крупные здания взрывают. Русские не найдут здесь ничего, кроме руин и пепелищ. Им негде будет разместить войска. Так что картина ужасающе красивая[1041].

Войска были охвачены своего рода страстью разрушения — что, как следовало из письма, нередко вело к нарушениям дисциплины и массовому разграблению сжигаемых дотла домов. Горевшие дома выдавали наступавшим советским частям точное местоположение германских сил. К тому же на разрушение домов уходило время, которое немцы могли использовать с пользой, укрепляя свои оборонительные позиции. Германские подразделения все чаще и чаще отступали без приказа, руководствуясь обстановкой[1042].