Третий рейх. Дни войны. 1939-1945

Тем не менее германские армии совместными действиями сдерживали бесконечные атаки советских войск, штурмовавших в лоб и несших потери, в пять и более раз превосходившие потери оборонявшихся немцев. Превосходная работа разведки, заблаговременная подготовка укрепленных пунктов и эшелонирование обороны по глубине позволяли немецким частям выдерживать многочисленные атаки и отступать только при подавляющем численном преимуществе противника[1043]. Но что двигало германскими солдатами, проигрывавшими одно сражение за другим? В немцах нарастало понимание того, что они воюют за интересы Германии, а не за Гитлера и не за нацистский режим. Жажда германских солдат убийств и разрушений подпитывалась страхом и отвращением — чувствами, которые они испытывали, думая о наступающих «большевистских ордах» или о советских «недочеловеках». Безрассудные действия их противников больше прежнего обесценивали человеческую жизнь. Независимо от отношения немцев к нацизму, чем ближе к границам Германии подходили их отступавшие части, тем ожесточеннее становились бои. В то же время националистические убеждения продолжали овладевать сознанием бойцов, терпевших новые и новые поражения. В результате их переполняло презрение к славянам, в сознании утверждалось мнение о превосходстве германской расы и, вне всякого сомнения, крепла решимость использовать насилие для реализации собственных целей[1044].

Смешение нацистских идеалов с традиционным национальным самосознанием наиболее сильно проявлялось у совсем молодых, неопытных бойцов и гораздо слабее у представителей старших поколений, прежде всего — у высшего командования и офицеров. Большинство генералов, родившихся в 1880-е гг., придерживались национализма традиционного типа. Они выросли в годы правления последнего германского кайзера и вскоре стали частью правящей касты, к которой принадлежали офицеры, аристократы, высшее чиновничество, протестантские священники, университетские профессора и консервативно мыслящие представители деловых кругов. Многие из них жили в районах с развитой промышленностью или в небольших городах, связывая судьбы только с семьями других офицеров или представителей местной элиты. Многие из родившихся в Восточной Пруссии по обыкновению смотрели на Россию с опаской, как на «полуазиатского» колосса. Длительное обучение военному делу формировало и утверждало их приверженность идеям монархизма и приоритета национальных ценностей, но одновременно изолировало от представлений, живших в большей части общества. В этом смысле показателен пример генерала Готгарда Хейнрици, выделявшегося разве только привычкой вести дневник, где в красочных подробностях он описывал все увиденное и пережитое. Генерал Хейнрици родился в 1886 г. в Гумбиннене близ границы с Польшей, в 1905-м поступил в кадетский корпус, участвовал в Первой мировой войне и продвигался вверх по служебной лестнице, как было принято, чередуя штабные и командные должности. В 1938 г. Хейнрици получил звание генерал-лейтенанта, в июне 1940 г. стал полным генералом, а 1 января 1943 г. — генерал-полковником. Вся его жизнь проходила в среде военной элиты. Хейнрици не знал жизни других слоев германского общества и никогда не входил с ними в контакт. Весь этот мир рухнул в ноябре 1918 г. как для Хейнрици, так и для всех представителей элиты времен императора Вильгельма. В стенах своего дома он проклинал еврейско-социалистический революционный заговор и, что неудивительно, поддержал путч Каппа. Хейнрици надеялся, что с падением Веймарской республики Германия может начать войну и отомстит врагам за поражение. Его вначале подозрительное отношение к вульгарному радикализму нацистов изменилось благодаря поддержке, которую Гитлер оказал перевооружению армии, а также в силу того, что Гитлер подавлял социал-демократов и коммунистов. Хейнрици не разделял идеологии нацизма, но искренне восхищался Гитлером и примкнул к его режиму из-за органически присущего ему конформизма и патриотических чувств. Хейнрици поддерживал идею Гитлера о порабощении Европы с дальнейшим захватом Британской империи и Соединенных Штатов, но в отличие от Гитлера скептически относился к возможным срокам реализации этой идеи. В дневнике сквозит не только его образцовая забота о состоянии войск, тяготы и лишения которых он, без сомнения, разделял, но также очевидная узость мышления Хейнрици, не знавшего иных приоритетов, кроме военных. Типичной чертой его касты была глубоко укоренившаяся (хоть и не выражаемая прямо) предубежденность по отношению к евреям и славянам. Верность Гитлеру и собственным представлениям о германской идее почти до самого конца толкала Хейнрици на продолжение борьбы[1045].