Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Гитлер не отрываясь прочитал довольно длинную статью, сложил лист и уважительно протянул его мне, не проронив ни слова.

Несмотря на все знаки его внимания в последующие недели и месяцы, я все отчетливее ощущал неуклонно нарастающую между нами отчужденность. Нет ничего труднее, чем возродить уважение к человеку, авторитет которого пошатнулся. После своего первого опыта противодействия Гитлеру я стал более независимым в мыслях и поступках. Мое непохожее на прежнее поведение почему-то не вызывало гнева Гитлера. Наоборот, он казался озадаченным и старался расположить меня к себе вплоть до того, что отменил решение, принятое вместе с Гиммлером, Герингом и Борманом. Правда, и я уступил, но приобрел бесценный опыт: оказывается, решительное отстаивание своего мнения может принести плоды.

Тем не менее этот эпизод не поколебал моей веры в Гитлера. Я лишь начал сомневаться в правильности системы правления. Меня возмущало нежелание лидеров идти на жертвы, которых они требовали от народа, – их по-прежнему роскошный образ жизни в такое трудное время, их вечные интриги и безнравственное поведение даже по отношению друг к другу. Подобные мысли потихоньку способствовали моему внутреннему раскрепощению. Пока нерешительно, но я начинал расставаться со своей прежней жизнью, поставленными целями, взятыми на себя обязательствами и беспечностью, которая привела меня на этот путь.

24. Трижды проигранная война

8 мая 1944 года я вернулся в Берлин и приступил к работе. Никогда мне не забыть того, что произошло 12 мая, четыре дня спустя[239]. До того момента нам удавалось производить примерно столько вооружения, сколько необходимо было войскам для компенсации их значительных потерь. Но с налетом девятисот тридцати пяти дневных бомбардировщиков 8-й американской воздушной армии на несколько заводов по производству горючего в Центральной и Восточной Германии в воздушной войне началась новая эра – крах немецкой военной промышленности.

На следующий день я с группой инженеров разбомбленного завода «Лойна Берке» пробирался сквозь груды исковерканных труб. Как оказалось, бомбардировки наносили самый страшный ущерб именно химическим заводам, и, по самым оптимистическим прогнозам, восстановить производство мы смогли бы лишь через много недель. Если до этого авианалета мы выпускали ежедневно пять тысяч восемьсот пятьдесят тонн горючего, то теперь – всего четыре тысячи восемьсот двадцать тонн. Правда, вместе с имеющимся резервом в пятьсот семьдесят четыре тысячи тонн авиационного горючего этого могло хватить более чем на девятнадцать месяцев.

19 мая 1944 года я, оценив последствия бомбардировки, вылетел в Оберзальцберг, где в присутствии Кейтеля охарактеризовал Гитлеру ситуацию следующими словами: «Противник нанес удар в одно из наших самых уязвимых мест. Если на этот раз он проявит упорство, скоро запасы авиационного горючего практически иссякнут. Нам остается только надеяться, что штабисты их военно-воздушных сил так же легкомысленны, как наши!»

Кейтель, всегда старавшийся угодить Гитлеру, поспешил заявить, что он заткнет брешь имеющимися у него резервами. Закончил он свои уверения стандартным аргументом самого Гитлера: «Сколько трудных ситуаций мы уже пережили! Мой фюрер, и это испытание мы с честью выдержим!»

Однако на этот раз Гитлер, похоже, не разделял оптимизма Кейтеля. Для обсуждения сложившегося положения он вызвал Геринга, Кейтеля, Мильха и четырех промышленников – Крауха, Пляйгера, Бютефиша и Е.Р. Фишера, а также Керля, начальника управления планирования и сырьевых ресурсов[240]. Геринг попытался помешать участию в совещании представителей топливной индустрии, ибо, по его мнению, такие важные вопросы лучше обсуждать в тесном кругу. Однако Гитлер уже утвердил список участников.

Через четыре дня в мрачном холле Бергхофа мы ждали Гитлера, проводившего очередное совещание в гостиной. Я заранее попросил промышленников говорить Гитлеру только правду, однако в последние минуты перед встречей Геринг настойчиво призывал их воздержаться от слишком мрачных сообщений. Вероятно, он боялся, что Гитлер возложит вину за катастрофу на него.