В ходе последовавшей беседы наши роли странным образом переменились: теперь Гитлер искал моего расположения. Например, он заявил, что и слышать не желает о передаче моих полномочий в сфере строительства Доршу: «Я решительно настроен не допустить разделения полномочий. Мне некому это поручить. Какое несчастье – гибель Тодта. Вы знаете, какое важное значение имеет для меня строительство, герр Шпеер. Прошу вас, войдите в мое положение! Я заранее одобряю все меры, которые вы сочтете необходимыми»[234]
. Гитлер явно сам себе противоречил, ибо, как я узнал от Гиммлера, всего несколько дней назад он решил поручить эту работу Доршу. Однако, как часто случалось прежде, он легко изменил свое мнение и наплевал на чувства Дорша. Подобная непоследовательность – еще одно доказательство его глубокого презрения к людям. Но и мне не следовало обольщаться: я должен был помнить, что и эта его точка зрения может скоро измениться. Поэтому я ответил, что проблему надо решить раз и навсегда: ведь если она всплывет снова, я окажусь в весьма затруднительном положении.Гитлер пообещал сохранить твердость: «Мое решение окончательное. Я не собираюсь ничего менять». Затем он даже упомянул о каких-то незначительных обвинениях в отношении начальников трех моих управлений, которых, как я уже знал, намеревались отправить в отставку[235]
.Когда беседа подошла к концу, Гитлер снова провел меня в гардеробную, надел фуражку и перчатки, явно собравшись проводить меня до дверей. Это показалось мне уж слишком официальным, и непринужденным тоном, принятым в его близком окружении, я сказал, что должен встретиться наверху с его адъютантом от военно-воздушных сил фон Беловом. Тот вечер я, как прежде, провел в гостиной у камина в компании Евы Браун и еще нескольких приближенных. Разговор не завязывался, и по предложению Бормана поставили пластинки: сначала арию из оперы Вагнера, потом «Летучую мышь».
Мне показалось, что все печали позади, причины конфликтов устранены, и я впервые за долгое время испытаний, оскорблений и унижений приободрился. Неопределенность последних недель угнетала меня. Я не мог работать в атмосфере недружелюбия, не слыша слов признательности и благодарности. И вот я почувствовал, что вышел победителем в жестокой борьбе с Герингом, Гиммлером и Борманом. Несомненно, они полагали, что со мной покончено, и теперь скрипят зубами в бессильной злобе. Может быть, Гитлер наконец разгадал их интриги, понял, кто его обманывал, а кому действительно можно доверять.
Проанализировав клубок причин, столь неожиданно вернувших меня в этот тесный круг, я осознал, что самым главным моим мотивом было стремление остаться во власти. Даже несмотря на то что я светился в лучах славы Гитлера – а я никогда не обманывался на этот счет, – я считал, что игра стоит свеч. Я хотел принадлежать к его окружению, приобщиться к его популярности, славе и величию. До 1942 года, будучи архитектором, я мог считать, что Гитлер не имеет особого отношения к моим успехам, но с тех пор все изменилось. Я был опьянен, отравлен почти безграничной властью, правом назначать людей на разные должности, решать важнейшие вопросы, распоряжаться миллиардами марок. Я думал, что готов уйти в отставку, однако мне мучительно не хватало бы головокружительного стимулятора – власти. Обращение промышленников и ни на йоту не уменьшившееся магнетическое влияние Гитлера развеяли мои дурные предчувствия. Да, наши отношения дали трещину, моя преданность поколебалась и к прежнему возврата нет, но сейчас я вернулся в его ближний круг и был доволен.
Два дня спустя я снова встретился с Гитлером, чтобы представить ему Дорша в качестве вновь назначенного главы моего строительного управления. Гитлер отреагировал так, как я и ожидал: «Дорогой Шпеер, оставляю все назначения на ваше усмотрение. В своем министерстве делайте все, что считаете необходимым. Разумеется, с кандидатурой Дорша я согласен, но вся ответственность за промышленное строительство остается на вас».
Это было похоже на победу, но я на собственном опыте убедился в том, что такие победы недорого стоят. Уже назавтра все могло измениться.
С подчеркнутой холодностью я сообщил о новой ситуации Герингу. Фактически, назначая Дорша своим представителем по строительным вопросам в рамках четырехлетнего плана, я действовал через его голову и объяснил это с некоторой долей сарказма так: «Я полагал, что вы безоговорочно согласитесь с этим решением». Геринг ответил кратко и довольно сердито: «Я совершенно согласен со всеми решениями и уже перевел в подчинение Дорша все строительные организации военно-воздушных сил»[236]
.