Третий рейх на наркотиках

Так, весной 1940 года в лесу Эйфеля утративший уверенность в себе Верховный главнокомандующий совершил роковую ошибку, приняв решение остудить набравший большие обороты, подогревавшийся стимуляторами немецкий мозг. Ему очень хотелось отстранить командование армией от руководства этой войной, но он пока не знал, как это сделать. Все должны были видеть, кто в действительности всем управляет. Гитлер был твердо убежден в том, что физическая выносливость позволяет гениальному человеку, каковым он себя считал, одержать победу над противником. Когда у всех сдадут нервы, он, и только он, сохранит твердость. Физически он ощущал себя сильным, как боевой конь, и верил, что способен помериться силами со всем миром. Так что тогда для него командование его собственной армией?!

Даже личный врач Гитлера, как это ни парадоксально, воспринимал в те дни поразительные успехи вермахта как личное поражение. Он был готов к тому, что его профессиональные услуги могут понадобиться в любой момент. Своей жене он писал: «Пару дней назад я спросил фюрера, не жалуется ли он на что-нибудь. Фюрер ответил отрицательно. Он действительно чувствует себя отлично. Выглядит свежим и бодрым. Врачу здесь почти нечего делать»[161]. Будучи штатским, Морелль на командном пункте, где все было подчинено строгому распорядку, держался особняком. Этот толстяк вечно путался у всех под ногами. Из-за его внешнего вида, из-за его роли при фюрере многие инстинктивно испытывали к нему отвращение. Не помогло ему и то, что он пошил себе причудливую полувоенную униформу с золотыми посохами Эскулапа в серо-зеленых петлицах, дабы не выглядеть белой вороной. Его нелепый вид вызывал у генералов лишь язвительные усмешки. Когда Морелль, чтобы произвести впечатление, надел на свой черный ремень эсэсовскую пряжку, кто-то из военных недовольно заметил, что он не является членом СС, и ему пришлось ее снять. Придя в отчаяние, он выбрал вместо нее несколько опереточную золотую пряжку. Морелль с завистью смотрел на своего конкурента, лейб-хирурга Гитлера, который носил настоящую форму вермахта: «С сегодняшнего дня доктор Брандт носит погоны подполковника (сухопутных войск)»[162]. Он тоже хотел получить офицерское звание, но все его просьбы остались без ответа. Даже Гитлер не поддержал его. Да, он ценил своего личного врача, но не мог позволить кому-либо, тем более не имевшему постов в партии, вермахте или какой-либо другой массовой организации, так просто манипулировать собой или злоупотреблять близостью к нему для разного рода интриг. Все решения должен был принимать он, и только он – фюрер.

В то время как германские танки утюжили врага, Морелля, пребывавшего в изоляции в «Фельзеннесте», преследовали мучительные экзистенциальные страхи. Другие персонажи из окружения Гитлера, такие, как фотограф Гоффман, извлекали немалую выгоду из успехов Третьего рейха. Внутри правящей клики сложилась своего рода современная версия шайки рыцарей-разбойников. Что же касается Морелля, он получал ежемесячный оклад в 3000 рейхсмарок за медицинское обслуживание Гитлера и его адъютантов. «Поскольку все остальные господа пользуются меньшей свободой, я постоянно сижу один […]. Если бы не фюрер, я был бы рад оказаться дома. Мне уже 54 года», – писал он в письме своей жене и сожалел о том, что его виллу на «Шваненвердере» можно содержать только при наличии высоких доходов, и, стало быть, я должен либо больше зарабатывать на медицинском поприще (что скажется на моей работоспособности), либо посвятить себя фармакологии[163]. Фармакологией он в конце концов и займется, и результаты его деятельности окажутся впечатляющими не только для его пациентов.

«Стоп-приказ» под Дюнкерком – фармакологическая интерпретация

Через пару дней мы потеряем практически всех наших обученных солдат – нас может спасти только чудо.

Генерал Эдмунд Айронсайд, начальник британского Генерального штаба[164]

Во вторник 20 мая 1940 года на аэродроме ставки «Фельзеннест» приземлился самолет связи, который доставил только что отснятый выпуск «Вохеншау», подготовленный под личным контролем Геббельса. Гитлер пешком спустился по склону холма в деревню, к пивной «Хак». Расположившись в дальней комнате, он трижды просмотрел ролики, продиктовал свои пожелания относительно поправок, принял в ванной душ и распорядился доставить себя обратно на командный пункт[165]. В тот же день в Берлин была отправлена депеша, а в четверг утром засветились экраны всех кинотеатров на Курфюрстендамм. Разумеется, о стимуляторе в этом выпуске «Вохеншау» от 22 мая 1940 года не было сказано ни слова. Речь шла о «немецком мече, который пишет сегодня новую страницу истории» и о «непобедимом арийском боевом духе»[166].