Наконец имперский руководитель здравоохранения добился своего – или, по крайней мере, ему так казалось. Первитин подпал под действие Опиумного закона, принятого 12 июня 1941 года, согласно которому он официально признавался наркотиком[216]
. Но означало ли это ограничение потребления первитина? В действительности это была лишь формальная победа Конти и его идеологически мотивированных сотрудников. Имперский руководитель здравоохранения, некогда одна из наиболее могущественных фигур в национал-социалистском государстве, вел эту борьбу, постепенно теряя влияние, пока вовсе не лишился своего поста. Ибо население все в меньшей степени следовало принципам борьбы с распространением наркотиков, обусловленной соображениями расовой гигиены, поскольку в условиях усиливавшегося голода и ежедневно возраставших тягот войны все больше нуждалось в искусственной поддержке, которую мог обеспечить химический стимулятор. Немцы практически не соблюдали этот строгий запрет. Среди гражданского населения потребление даже росло – ежегодно более чем на полтора миллиона единиц[217]. Таким образом, наркотики вскрыли внутренние противоречия национал-социалистского государства и сыграли важную роль в процессе его саморазрушения. На немецкие желудки и кровеносные сосуды обрушились сотни миллионов доз.Что касается потребления первитина в армии, дата его запрета была выбрана крайне неудачно, поскольку через десять дней началось немецкое вторжение на территорию Советского Союза, а солдаты уже давно привыкли к стимулятору. Тем временем Верховное командование вермахта совместно с Имперским министерством вооружений и боеприпасов, под эгидой Геринга, даже объявили первитин «средством, имеющим решающее значение для ведения войны»[218]
. От ограничений не осталось и следа. В действительности с лета 1941 года за все возможные рамки начало выходить не только потребление наркотиков.Часть III
Гитлер под кайфом – «Пациент А» и его личный врач
(
Работа врача, как в мирное, так и в военное время – если война ведется по правилам, – это всегда в буквальном смысле осуществление руководящей роли […]. Доверительные отношения между врачом и пациентом должны строиться таким образом, чтобы врач всегда и при любых обстоятельствах чувствовал, что он стоит над пациентом […]. Быть врачом означает быть более сильным из двоих.
Историки, посвятившие себя изучению личности Гитлера, долгие годы бьются над разгадкой тайны диктатора, величайшего из преступников и психопатов всех времен, воплощения зла в образе человека – как бы ни пытались заретушировать этот образ затесавшиеся в их ряды мракобесы. И при этом они явно топчутся на месте. Основные события еще десятилетия назад были осмыслены в трудах биографов. Этой теме посвящено великое множество книг, где жизнь диктатора трактуется на любой вкус. Хотя об этом человеке написано и пишется так много, как ни об одном другом в мире, хотя исследование «Психопатография Адольфа Гитлера» породило новую специальность в психиатрии, его тайна так и остается тайной, в то время как сомнительные мифы только множатся.
Может быть, существует таинственный аспект, который исследователи Гитлера, несмотря на разнообразие и разносторонность литературы о нем, упустили из виду? Настоящая книга не претендует на абсолютную точность в описании исторических событий. Я просто вмешиваюсь в процесс, основанный на косвенных доказательствах, о которых уже больше семи десятилетий ломают зубы ученые и который породил груды лжи и ставших знаменитыми фальшивок, вроде опубликованных в журнале «Штерн» мнимых дневников Гитлера. Какие-то источники вообще не вызывают доверия. Эта же книга содержит не разгадку тайны, а лишь интерпретацию известных фактов.