Третий рейх

Покинул гостиницу в пять часов вечера, а до этого разговаривал по телефону с Конрадом, видел во сне Горелого и занимался любовью с Кларитой. Голова у меня гудела, что я объяснил для себя тем, что ничего не ел, а потому направил стопы в старую часть городка, намереваясь поесть в одном ресторане, на который давно обратил внимание. К сожалению, ресторан этот оказался закрыт, и я побрел дальше по незнакомому кварталу, пока не очутился в лабиринте узких, но чистых улочек, в противоположной стороне от торговой зоны и рыбацкого порта, и чем дальше я шел, тем больше погружался в раздумья и наслаждался самой прогулкой; есть мне уже расхотелось, и я готов был бродить здесь до темноты. Так, наверное, и случилось бы, если бы вдруг меня не окликнули по имени. Сеньор Бергер! Я обернулся и увидел перед собой юношу, чье лицо показалось мне смутно знакомым, хотя я его не признал. Он радостно поздоровался со мной. Я предположил, что это может быть один из наших с братом приятелей, с которыми мы завели знакомство десять лет назад. И заранее обрадовался такой возможности. Солнце светит ему прямо в лицо, и оттого юноша все время моргает. Он что-то сбивчиво объясняет мне, но я мало что понимаю из его быстрых тирад. Своими длинными руками он держит меня за локти, словно желает удостовериться, что я никуда не исчез. По всем признакам это может длиться до бесконечности. Я не выдерживаю и сообщаю ему, что, к сожалению, не могу его вспомнить. Да я же из Красного Креста, помните, я помогал вам с бумагами по поводу вашего друга? Мы познакомились при печальных обстоятельствах! Решительным жестом он достает из кармана помятое удостоверение сотрудника морского Красного Креста. Все разрешилось; мы облегченно вздыхаем и смеемся. Он тут же приглашает меня выпить пива, и я без малейших колебаний соглашаюсь. К моему немалому удивлению, выясняется, что мы идем не в бар, а домой к юноше, который живет буквально в нескольких шагах, на той же улице, в темной и пыльной квартирке на третьем этаже.

Мой номер в «Дель-Map» будет попросторней, чем вся его квартира, но гостеприимство моего хозяина заставляет забыть о низких материях. Зовут его Альфонс, он учится в вечерней школе; это, по его словам, трамплин, чтобы потом устроиться в Барселоне. Его цель — стать дизайнером или художником, что, по-моему, нереально, стоит только взглянуть на его одежду, на афиши, которыми увешаны все стены, на разнокалиберную мебель — все это свидетельствует о совершенно ужасном вкусе. Характер у спасателя довольно своеобразный. Мы еще двух слов не успели друг другу сказать и только уселись — я в старое кресло, покрытое пледом с индейскими мотивами, он на стул, возможно сконструированный им самим, — как вдруг он спросил, не художник ли я тоже. Я обтекаемо ответил ему, что пишу статьи. Где их печатают? В Штутгарте, в Кёльне, иногда в Милане, в Нью-Йорке… Я так и знал, сказал спасатель. Откуда ты мог знать? По лицу. Я могу читать по лицам, как по книге. Что-то в его тоне или, возможно, в словах, которыми он пользовался, меня насторожило. Я попробовал заговорить на другую тему, но он не желал слышать ни о чем, кроме искусства, и я оставил свои попытки.

Альфонс оказался занудным типом, тем не менее спустя какое-то время я обнаружил, что мне нравится сидеть там, спокойно пить пиво и чувствовать себя защищенным от всего, что происходило в городе, то есть от того, что замышлялось в головах у Горелого, Волка, Ягненка, мужа фрау Эльзы, благодаря ауре братства, которую спасатель сумел создать вокруг нас. В душе мы были коллегами и, как говорит поэт, признали друг друга во тьме — в данном случае он узнал меня благодаря своему особому дару — и обнялись.

Почти убаюканный его бесконечными историями — а рот у него не закрывался ни на минуту, — к которым я старался не прислушиваться, я вспомнил главные события этого дня. Во-первых, если следовать хронологическому порядку, разговор с Конрадом, короткий, потому что звонил он, и крутившийся в основном вокруг дисциплинарных мер, которые на работе намеревались применить в отношении меня, если я не объявлюсь в ближайшие два дня. Во-вторых, Кларита, которая, убрав комнату, без кривляний согласилась заняться любовью; она оказалась такой миниатюрной, что если бы я смог, подобно астральному телу, взглянуть на кровать с потолка, то наверняка увидел бы только свою спину и, возможно, кончики ее ног. И наконец, кошмар, привидевшийся мне отчасти по вине горничной, потому что сразу после окончания нашего сеанса, когда она еще не успела одеться и приступить к уборке, на меня вдруг навалилась странная сонливость, как будто я находился под воздействием наркотиков, и мне приснился следующий сон.