Третий Рим. Имперские видения, мессианские грезы, 1890–1940

Являя очевидный контраст с мрачным Ершалаимом (булгаковский вариант Иерусалима), где правит римская власть, московские сцены романа карнавально яркие и на первый взгляд отличаются все более усиливающейся атмосферой безвластия. Во время визита Воланда и его свиты, в которую входит похожий на шута кот Бегемот, все руководство театра варьете либо погибает, либо сходит с ума в результате цепочки необъяснимых происшествий. Женщины на сеансе магии Воланда обнаруживают, что на них надето лишь нижнее белье, а подаренная во время сеанса новая одежда испарилась, как только они вышли из театра. Сотрудники комиссии зрелищ и увеселений облегченного типа обнаруживают, что их председатель исчез, а сами они начинают петь и не могут остановиться. В конце концов они оказываются в той же лечебнице для душевнобольных, что и Мастер. Дом Грибоедова, где располагается Союз писателей, и несколько других зданий охватывают веселые языки пламени, зажженные подельниками Воланда. Глава Союза писателей Берлиоз встречает свою смерть в самом начале романа. Двенадцать коллег нетерпеливо ожидают его в тот вечер в «Грибоедове», а потом узнают, что он был обезглавлен[418]. Сбитая с толку милиция безуспешно ищет способы поймать Воланда и его свиту. Когда они прибывают на скандально известную квартиру, которую Воланд отобрал у Степы Лиходеева, директора театра варьете, они находят там Бегемота, который вызывает их на дуэль. Его встречает град пуль, но в результате «никто не оказался не только убит, но даже ранен» (347).

Россия и римская Иудея кажутся совсем разными – такой вывод вроде бы подкрепляется разговором между Воландом и его помощником Азазелло ближе к концу романа; его я привела в качестве эпиграфа к этому разделу. И все же в России тоже есть свои римские элементы: запоздавший откровенный комментарий Азазелло побуждает читателя это признать. Булгаков вставляет целую серию отсылок к Риму в московские главы романа. Например, в самом начале книги, предваряя разговор Воланда и Азазелло о Риме, появляются два персонажа с римскими именами Амвросий и Фока: они встречаются в «Грибоедове». Амвросий напоминает нам, конечно, об Амбросии из «Алтаря победы» Брюсова, известном читателю как боровшийся с язычниками представитель христианства, религии, одобренной официальной властью. Фока – это имя весьма непопулярного византийского императора VII века и христианского мученика II века, позже признанного святым[419]. В этом контексте становится понятным возражение Амвросия, когда он заявляет Фоке, что «категорически против» посещения ресторана под названием «Колизей» (67). (При этом Фока со своей стороны признает, что Амвросий «умеет жить».) Кроме того, пожары, устроенные шайкой Воланда, напоминают те, что устроил в Риме Нерон, затем обвинив в них «новую секту» христиан[420]. Далее, фамилия финдиректора театра варьете – Римский, и она как бы намекает на то, что какой-никакой римлянин находится у власти в мире искусства, в который стремился попасть Мастер. Но Мастера в конце концов изгоняют из советского общества за то, что он осмелился написать антиримский роман об Иисусе. Дополнительные параллели, которые Булгаков, как и Кузмин, проводит между древним и современным пластами романа с помощью серии повторяющихся слов, образов и жестов, усиливают предположение о важных чертах сходства между двумя городами[421].