Третий Рим. Имперские видения, мессианские грезы, 1890–1940

Следуя в каком-то смысле за Мережковским в деле призыва русской интеллигенции идти по пути обновления, связанного с христианством, и распространить его затем по Европе, Блок не стремился делать европейские или «римские» ценности частью своего мировоззрения. Революции предстояло уничтожить устоявшуюся «цивилизацию» – как и боялся Брюсов, разделявший ценности Запада. Блок, переводчик немецкой философии и выходец из университетской среды, отвел поэту роль в революционном углу этой парадигмы: поэт через боль должен соединиться со свободой, а значит, и с разрушением, направленным против государства и «старой» цивилизации. Для Вячеслава Иванова, научившего Блока оргиастическому самопожертвованию, лишения революционного периода оказались слишком болезненны, а культурная амнезия – неприемлемой. В отличие от Блока и Аттиса, Иванов переехал на Запад, покинув новый русский Рим ради первого, итальянского, в 1924 году. Там он написал свой ответ на события русской революции, отдавая дань культурным памятникам, которые в его понимании должны были пережить и победить все революционные кризисы в истории. И снова русский писатель стал певцом перемен, которые жаждал увидеть в своей стране; и снова его голос обретал силу в крушении иллюзий.

Глава четвертая Третий Рим в изгнании

«Римские сонеты» Вячеслава Иванова

Вновь арок древних верный пилигрим,

В мой поздний час вечерним ‘Ave Roma

Приветствую как свод родного дома,

Тебя, скитаний пристань, вечный Рим.

Вячеслав Иванов. Regina Viarum (1924)[283]

В статье 1964 года русский эмигрант и священник Кирилл Фотиев написал, что после появления «Римских сонетов» Вячеслава Иванова «уже никто не может усомниться, званы ли мы, “варвары”, на тот праздник западноевропейского духа, которым был и остается Рим» [Фотиев 1964: 228]. Фотиев приходит к выводу, что Иванов показал путь к культурно насыщенным римским скрижалям…[284] И в самом деле, в девяти сонетах, написанных Ивановым вскоре после его эмиграции из Советского Союза в Рим в 1924 году[285], обладающий мощной эрудицией русский поэт мастерской рукой ведет нас сквозь впечатляющие материальные приметы принявшего его города – его фонтаны, памятники, цвета и звуки – и сквозь целый ряд культурных ассоциаций – от греко-римской мифологии до дворцов эпохи Возрождения и скульптур Бернини. Помещая себя в эти сонеты регулярными высказываниями от первого лица, Иванов утвердил место русскому художнику в мире культуры, воплощенном в «первом» Риме, составив компанию Николаю Гоголю и художнику Александру Иванову.

Кроме того, вписав собственную фигуру в свое римское творчество и включив в стихотворения упоминания о своем жизненном путешествии, Иванов заявил о родстве с рядом главных, эпических литературных фигур – авторов и их персонажей – западной культурной традиции. Среди них Вергилий в «Энеиде», Августин как автор и главный герой «Исповеди», а также Данте-поэт и его персонаж в «Божественной комедии». Разочарованный в новой политической реальности России, Иванов проделал путь с Востока на Запад и включил в сонеты образ купола собора Святого Петра, тем самым предрекая свой переход в католичество в 1926 году.