Третий Шанс

– «Дельта», – коротко заметил Фролов.

– А что «Дельта»? – Пекарский пожал плечами. – Тридцать истребителей, которые не смогут повредить «Громовержец», даже если всеми своими пушечками и лазерами будут её расстреливать в упор? А в упор им палить никто не даст. Абордаж? Совсем смешно. Они, конечно, будут в курсе возможности упреждающего удара и пятнадцатиминутной готовности к залпу. У «Дельты» был бы шанс, если бы у неё имелись адекватные средства поражения и устройство телепортации.

Ходырев скептически поморщился, но ничего не сказал.

– Вот ещё, – вдруг продолжил Пекарский. – Афанасьев. У него есть престарелая дочь и правнук девяти или десяти лет. Если что-то пойдёт не так, мы сможем это использовать.

– Как? – Ходырев вскинул брови.

– Не знаю, – Пекарский вздохнул. – Наша задача – не мешать Афанасьеву выполнить его план почти до конца и снять это на видео. Но мало ли…

Ходырев задумчиво покивал, размышляя уже о чём-то своём. А потом так же задумчиво проговорил:

– Беспокоит меня Калинкин. Я знаю его. Он боец. У меня иногда возникает ощущение, что он всей этой ситуации специально позволил до кризиса дойти. Вполне в его стиле дать противнику разыграть партию, а потом взять, да и перевернуть всё с ног на голову. А сейчас он подозрительно затих…

– Понимаю, о чём вы говорите, Игнат Рафаэлевич. Но мы просчитали ситуацию вдоль и поперёк, ну негде ему переворачивать!

* * *

Ну вот и сбылась мечта идиота. Интервью, известность, срубил бабла. Только на пару лет пораньше бы это всё – в тему было бы! Жизнь удалась!

А сейчас никакого удовольствия. Ну вот, Коля Афанасьев, стал ты другим человеком. Возмужал и повзрослел. Вот удивительно, ведь только характер поменялся, а мир уже совсем другой. Не приобрёл новых знаний и навыков, ну, почти. Просто через многое прошёл. И ещё прочитал массу книг. И главное – встретил настоящих людей. А мир совсем другими красками заиграл. Что ж раньше-то так не мог? То есть мог, конечно, просто не знал про это. Не верил.

Вспомнился разговор с Василисой и ещё раньше с Миленой. Ведь тогда, в две тысячи седьмом, мог взять и всё поменять в жизни. Через труд, через сложности, но всё было реально. Изменить жизнь и свою, и близких. Детям дать больше. Только самому надо было стать другим.

– О чём задумались, Николай Алексеевич?

Ходырев остановился, посмотрел на Колю со сдержанной доброй улыбкой, а потом медленно двинулся дальше, вороша палкой пожухлые, давно опавшие листья.

Они гуляли в небольшой рощице в Покровском. Было уже довольно прохладно, небо заволоклось серыми тучами, моросил противненький дождичек. Они были в плащах и резиновых сапогах. Просто бродили по имению и беседовали. О разном, не только о двадцатом веке, конец которого Коля застал в сознательном возрасте.

А Игнат Рафаэлевич живо интересовался. Искренне. И про быт, и про менталитет, и про культуру, про всё. С азартом набрасывался на самые малозначительные детали. Запереть «кнопочкой» каждую дверцу у машины вручную и закрыть все окна «крутилкой», если дотянешься через салон! Не «горячее» блюдо» а «второе»! Ездить в автобусе «зайцем». Ёршик в туалете. «Прописаться» на работе после первой получки. Да много всего…

– О жизни задумался, – честно ответил Коля и двинулся вслед за хозяином поместья. – Вот тут много всего разного увидел. В смысле, не чудеса техники, а других людей, жизнь с другой стороны…

– И подумали, что раньше могли жить по-другому?

Игнат Рафаэлевич умный человек, отметил про себя Коля, и беседовать с ним интересно и приятно. В самом деле располагает к себе, причём искренне. Злодей, конечно, но человек хороший. Если можно так выразиться.

– Ага, – Коля кивнул. – Вот бы раньше знать, как жизнь устроена.

– А как она устроена, на ваш взгляд? – Ходырев спросил по-доброму, но с явной иронией.

– Да нормально. Гарантий, конечно, в жизни нет никаких. Но вот фраза: «А вдруг я постараюсь и что-то там сделаю, а у меня не получится» – явно не в тему. Или: «Ой, да это всё бесполезно».

– Ну, а вот сейчас вы в другом времени, в другом обществе. Вы же умный человек, Николай Алексеевич, понимаете, что нынешний ваш этап скоро закончится. Ещё немного – и журналистам станете неинтересны, любителям двадцатого века, вроде меня, тоже наскучите. Что делать-то будете? В прошлой жизни у вас хотя бы профессия была.

– Ну уж точно не потеряюсь, придумаю что-нибудь. Просто не успел ещё сориентироваться. Сами же знаете, сначала на даче у профессора Филатова жил, потом на Уране. Так сказать, каждый раз в ограниченном периметре. А так – мир посмотрю и определюсь. Социальный минимум мне уже положен, а деньги от интервью пока тратить не буду вообще. Может, пригодятся вложить во что. Не знаю пока.

– Вы же понимаете, что эксплуатировать навыки столетней давности вам здесь негде?

– Понимаю, – кивнул Коля. – Думал уже об этом. Это как мастера по телегам из девятнадцатого века в двадцатый перенести – кому он нужен был бы? Понимаю, Игнат Рафаэлевич. Вы это всё не к тому, чтобы какое-то предложение мне сделать?